Воды Дивных Островов

Христе Боже! Солнце опускалось всё ниже, густой и плотный туман рассеялся, пропуская лучи, и солнечный свет брызнул в эту обитель страданья и горьких, не несущих исцеления слёз. Солнце озарило их, эту пару, – раненого и пекущуюся о нём, высветило их и преобразило… сделав совсем иными. Великий Боже! Я онемел, нет – я был ослеплён этим преображением; ибо там, да, там – хотя некому было их видеть кроме меня, – там, на месте не знающей любви сиделки стояла невыразимо прекрасная дева, вся в белом, с длинными золотыми волосами за спиной. С нежностью смотрела она на раненого, положив ладони под его голову, чуточку – самую малость – приподнимая её над подушкой. Он же теперь казался не суровым и крепким мужем, но прекрасным юношей в первом цвете. Светлый полированный шлем закрывал его голову, кольчуга охватывала грудь, а в тёмных волосах тут и там мелькали золотистые пряди.

И они говорили, совсем негромко… «Вот мы и снова вместе, Элла, любовь моя, вместе душой и телом; но долго ли ждать новой, самой последней встречи?» – «Долго, – ответила она, – многие годы пройдут; а теперь помолчим, дорогой мой, предадимся размышлениям, ибо время коротко и наши тела, призывая воспоминания, преобразуют любовь в нечто лучшее, чем была она в прежние времена».

Потом настало молчание, и, не успев досчитать до ста, я услышал произнесённые с тяжёлым вздохом слова: «Прощай, Элла, прощай надолго». – «Прощай и ты, Лоренс».

Солнце село, и всё вокруг сделалось таким, как было.

Однако я всё стоял у изножья кровати, размышляя; наконец, сестра подошла ко мне и сказала: «Господин лекарь, сейчас не время дремать… действуйте, страждущие ждут вашей помощи, а злая болезнь становится всё сильнее в жаркой духоте; вдохните, – она распахнула окно, – и увидите, что воздух снаружи не свежей, чем в палате; ветер дует прямо с востока, от гнилых болот, и море сделалось подобным стоячей луже».

Отвернувшись от неё, я подошёл к больному и сказал: «Сэр Рыцарь, наперекор всей хвори вокруг, вам самым странным образом становится лучше; ещё один месяц, и вы снова препояшетесь мечом». – «Благодарю вас, любезный господин Хью», – ответил он с некоторым нетерпением, словно бы ум его был обращён к иным материям, и резко повернулся на другой бок – спиной ко мне.

До поздней ночи в тот день я ходил за больными; а когда ушёл из госпиталя, спустился к морю и принялся расхаживать по плотному песку. Горячая дымка кровавила луну, которую море не хотело принимать на свою грудь, хотя восточный ветер всё гнал туман вперёд и вперёд. Я расхаживал в задумчивости, и вот, донёсшийся со стороны моря шум заставил меня поглядеть в ту сторону. Что приготовило нам море? «Laus Deo»![4] Западный ветер! Ура!

Охватившее тогда чувство счастья я помню и теперь – во всей полноте. Как пришло оно тогда из-за моря? Сперва далеко-далеко у горизонта, под ржавой луной, возмущая и колебля туманы, появилась длинная ровная полоса белой пены. Она быстро приближалась, нет – летела на меня с ужасающей быстротой; она обретала форму, странную, текучую, перепутанную – возмущённая пена зелёного моря. И вот! Ура! Я уже охвачен ею – холодной солёной пылью, намочен, ослеплён… Когда я вновь обрёл зрение, то увидел перед собой огромные зелёные валы, набегавшие на берег, выраставшие перед ним и рушившиеся на него; а над ними с волны на волну перепрыгивал весёлый западный ветер, уносивший своими бурными порывами туман и полные хвори облака на восток. И марево сгинуло, его отнесло от нашего прекрасного города к стоячим болотам – копить злобу и размышлять о своём поражении.

Но после встречи с двумя влюблёнными моя жизнь как-то переменилась, и я начал быстро стареть. – Смолкнув ненадолго, он добавил: – А ведь всё это было давно, очень давно – я даже не помню когда.

Он опустился на своё место, и все долго молчали; наконец, заговорил Джайлс.

– Однажды мне было видение – когда я бодрствовал, когда на меня смотрели. Давным-давно, в полдень чреватого грозой летнего дня.

Я уединился в собственном прекрасном саду возле города, ибо в тот день предстояло выдать великую награду отважному мужу, который спас всех нас, с успехом возглавив войско в случившейся несколько дней назад битве. Теперь сама королева, владычица тех земель, которую подданные почитали едва ли не наравне с Девой-Матерью, так добра, блага и прекрасна она была, намеревалась увенчать его цветами и препоясать мечом; после мы намеревались пропеть в честь победы «Те Deum»[5]*, и едва ли не весь город уже собрался в Храме и вокруг него, и на холме возле реки, где должен был произойти обряд увенчания. Однако я – как уже сказано – сидел в одиночестве в саду близ своего дома, скорбя об утрате, ибо отважный брат мой погиб рядом со мной в этой битве.