Погрузившись в глубокое раздумье, я сидел под вязом в тот тихий безветренный день, и вдруг в ветвях дерева зашелестел ветер. Я поглядел вверх, и сердце моё, не знаю почему, едва не остановилось; трудно было найти объяснение этому, глядя на оставленную пробежавшим ветерком дорожку над кивающими лилиями и тростниками возле фонтана; но, обратив свой взор к месту, откуда он исходил, я немедленно понял причину. Ах! Там стояли они: та пара, которую я уже видел в ночных сновидениях, теперь предстала предо мной при дневном свете. Один из них был рыцарем, как мне казалось, и длинные волосы его, переплетённые золотистыми нитями, рассыпались по кольчуге, а голову прикрывал яркий, лишённый султана шлем. Лицо его было скорбным, но спокойным. Рядом, не прикасаясь к нему, шла удивительно прекрасная дева в белых одеждах, опущенные ресницы притеняли голубые глаза, ладони и руки её, чуть шевелясь, как бы парили; и великий покой охватывал их обоих, хотя к нему примешивалась печаль.
Оказавшись напротив меня, эти двое остановились на миг – нисколько не призрачные, каким, по словам людей, положено быть духам, – но чёткие и ясные. Они стояли лицом к лицу возле меня, а я замер без движения и не смел молиться. Тут дева сказала: «Любимый, сегодня наша последняя истинная встреча перед концом, и нам нужен свидетель; пусть им станет сей муж, умягчённый скорбью, как и мы».
Я никогда не слыхал музыки, подобной той, которая звучала в её словах; впрочем, в молодости я всё гадал, кто лучше поёт: ангелы или хор в нашей церкви, хотя в тот самый миг дуновение ветра донесло до меня звуки величавого гимна, напоминая о давно миновавших, полных трепета и священного ужаса днях, о старом храме и о той, что осталась лежать под камнем возле него, о той, чей ласковый голос однажды, давным-давно, один только раз… Но я ещё увижу её. – Тут Джайлс умолк, и никто не дерзнул нарушить его молчание, видя, что спазм перехватил гортань его, что сжаты кулаки и напряжены все его мышцы. Впрочем, вскоре он продолжил рассказ, откинув сперва со лба резким движением длинные волосы, которые закрыли было его глаза. – Рыцарь провел рукой по челу, словно бы прогоняя собравшийся перед глазами туман, и сказал негромким и низким голосом: «Почему это последняя встреча, дорогая моя? Разве ты не знаешь, как много времени у нас ещё остаётся? Прошлой ночью ко мне в дом из слоновой кости приходил старик; он сказал мне, что до счастливого конца у нас есть ещё целый век, даже больше». – «Как это долго, – сказала она, – как долго; ах, любимый, как ужасны эти слова. И всё же – это последняя встреча. Увы! Увы мне! Как скучны будут эти годы! Мои слова! Мой грех!»
«Да, любимая, это ужасно, – ответил он. – Я едва ли не плачу, хотя состарился и окоченел от жизни в домике из слоновой кости. О, Элла, если бы ты только знала, как холодно там звёздными ночами, когда затихает и северный ветер. Там нет ни одной яркой краски – только белая кость и узкая золотая полоска над каждым окном, а позади трона – полированное золото на целый фатом. Элла, едва ли ты поступила правильно, отослав меня в этот дом».
«Неужели там холодно? – спросила она. – Я и не знала. Прости! Кстати о свидетеле, раз он нам нужен, почему не может оказаться им этот муж?» – «Лучше бы старый Хью, – ответил он, – или Катберт, его отец: им обоим уже приходилось бывать свидетелями». – «Катберт, – сказала дева со скорбью, – скончался двадцать лет назад, а Хью умер прошлой ночью». – Джайлс произносил эти слова беззаботно, не придавая им особого значения, но двух собеседников охватила холодная болезненная дрожь. Не заметив этого, он продолжил.
– «Пусть тогда будет этот человек», – сказал рыцарь, и с этими словами они повернулись и вместе направились прочь, не сказав мне даже слова; тем не менее, я не мог не последовать за ними. Теперь мы шли уже втроём, и я вскоре заметил, что моя собственная природа переменилась, что я стал невидим, ибо в лучах ещё высокого солнца не отбрасывал больше тени. Не замечали нас и встречные, и так мы приблизились к холму возле реки.
Когда мы оказались возле него, королева уже сидела на поставленном на самой маковке холма троне, под пурпурно-золотым балдахином, и многочисленные рыцари с богатым оружием по обе руки обступали её. Над головами их трепетали знамёна. Тут я ощутил, что таинственная пара оставила меня и мой видимый облик вернулся. И всё же я ощущал себя несколько странно – как если бы не полностью принадлежал к этой земле, и я услышал, как некто сказал соседу негромким голосом: «Гляди-ка, и сэр Джайлс всё-таки среди нас; только как он здесь появился и почему не стоит в панцире среди прочих благородных рыцарей, он, сражавшийся так хорошо? И какими дикими глазами он смотрит!» «Бедный рыцарь, – согласился его приятель. – Он угнетён утратой брата; но пусть стоит, посмотри – вот идёт благородный незнакомец, наш избавитель».