Воды Дивных Островов

Так я шёл, одинокий, но вполне счастливый, пока не добрался до Низшей Земли. И спустился туда, осторожно перебираясь со скалы на скалу, держась за кусты и неведомые ползучие растения. А потом лёг и уснул.

Эпизод третий

Пробудило меня чьё-то пение; я был счастлив и снова юн. Панцирь и меч исчезли, тело моё прикрывало прекрасное тонкое одеяние. Я попытался представить себе, где нахожусь, но радость помешала мне это сделать, тогда я попытался прислушаться к словам песни. Сперва в ушах моих гуляло старинное эхо, а перед глазами пробегали полузабытые сцены из прежней несчастной жизни – смутные и далёкие. А потом постепенно, без особых усилий я услышал эти слова:

Христос хранит Низший Край,
Весну ему дарит Он,
А мы не умеем понять
Тока вод и времён
И можем только гадать,
Каким будет их ход
От зелёных пещер
До горных синих высот.

– А теперь, любимый, – сказала Она, – пойдём и поищем для себя город в Низшей Земле.

Я поцеловал Маргарет, и мы пошли.

* * *

По золотым улицам в пурпурных тенях домов шли мы, а неторопливое колыхание многоцветных знамён веяло на нас прохладой… И мы были вдвоём, и никого не было рядом, и ни одна душа никогда не сумеет понять, что мы говорили и как выглядели.

Наконец мы пришли к прекрасному дворцу, огороженному ещё в древние времена – прежде чем этот город стал золотым – от городского шума. Люди, обитавшие здесь в золотую пору, имели собственные радости и печали – помимо тех, что присущи всем людям. Похожим образом было теперь отгорожено от любопытных и братство золотых обиталищ… Теперь у него были и собственные торжества и поводы для веселья – не такие, как у всех. Неизменными, неспособными к изменению оставались его мраморные стены, что бы ни менялось вокруг.

Остановившись перед воротами, мы затрепетали и крепче прижались друг к другу, ибо среди мраморных листьев и усиков лоз, окружавших со всех сторон арку с золотыми дверями, виднелись две фигурки – крылатого мужчины и женщины, увенчанных венками, в искрившихся звёздами одеждах, и лица их были подобны тем, которые мы увидели или угадали в каком-то давнем, давнем и давнем сне. И мы трепетали в смирении и восторге. Повернувшись, я поглядел на Маргарет, и лицо её стало тем, которое я видел – или угадывал – давно-давно-давно. Глаза её сияли, и я понял, что увиденное ею лицо – давным-давно, давным-давно – принадлежит мне.

А потом мы подошли к золотым воротам и открыли их, и никто не преградил нам дорогу.

А за ними были цветы… Целая бесконечность.

Золотые крылья

Жизнь вещает мне

Слово-два, как во сне,
О том, кто прекрасен и смел,
Сражён был…

Сэр Персиваль

Предполагаю, что родился я после сэра Персиваля Галльского*, потому что никогда не видел отца, а мать дала мне странное воспитание – не подобающее сыну бедняка, хотя денег у нас было немного и мы жили в уединённом местечке: посреди небольшой пустоши возле реки, сырой и безлесной, на сухих участках которой люди ставили себе домики, я могу сосчитать их по пальцам – всего шесть, один из которых принадлежал нам.

Кроме того, там была крошечная церковка с вязом и могилами на церковном дворе. Могил… да, могил было много больше, чем возле иных из соборов, которые мне пришлось повидать, потому что неподалёку от нас произошло сражение и убитых хоронили в глубоких ямах к востоку от храма. Но это случилось ещё до моего рождения.

Мне довелось разговаривать со стариками-рыцарями, участвовавшими в той битве; они объяснили мне, что сражались из-за некоей пожилой леди; и в самом деле, даму эту, являвшуюся королевой, потом по собственному желанию похоронили внутри реченной церкви – в самой прекрасной гробнице. Фигуру королевы отчеканили из позолоченной латуни и раскрасили; руки и лицо её выковали из серебра, а волосы – золочёные и уложенные немыслимыми завитками – ниспадали с головы на мрамор.

Странно было видеть золото, медь и мрамор внутри нашей простой капеллы, стоявшей на болотистом лужку возле реки.

И теперь, на Петров день*, когда летнее солнце жарит горячее всего, моя мать – хотя в прочие времена она одевается не лучше, чем все соседи, – наряжается в богатые одежды, закрывает ставни на всех окнах и зажигает толстые свечи. Так, словно королева, она сидит до вечера: сидит и трудится у станка, и поёт за работой.

Вышивала она два крыла – золотых на синем фоне.

А вот песен её я не понимал, только знаю, что пела она не на латыни.

А ещё она не велела мне впускать в дом мужчин на Петров день; поэтому в сей праздник я всегда стерёг дверь – вдвоём с нашим гончим псом, огромным и старым.