Читаем Воды любви (сборник) полностью

Та лежала с раскинутыми по краям ванной ногами, и прямо ей между ног лилась вода из крана, как будто женщина захотела спокойно, обстоятельно подрочить. Да, можно и так. Он знал разные методы. Для мужчин, для женщин. Когда остаешься один, процедуру можно продумать до мелочей. Вода стекала на лобок, а оттуда в слив, только тогда он услышал шум от этого. Горло Брюнетки было на вид, как изнанка кусков мяса, которые выкладывают на цементные прилавки Центрального рынка. С красной бахромой и черными точками там, где нож сосуды не перерезал, а порвал. Значит, резали тупым, подумал он.

Нож лежал в раковине, конечно, взятый с его кухни.

Он смотрел то в ванную, то на пол. Закрыл кран. Наверное, долларов на сто натекло, теперь ведь счетчики, на все счетчики, а вот раньше можно было пускать горячую с утра до утра толстенной струей, и платили копейки. Вышел, не выключая свет – в ванную без света он зайти не сможет, знал он, – в коридор. Остатки надежды развеялись, когда заметил босые ноги. Они торчали из-под груды одежды, вылетевшей из шкафа. Потащил тело за ноги, и почти вытащил, но дальше не стал – краем глаза заметил, что у парня была разбита голова.

В комнате он набрал номер, и, слушая пока еще гудки, всхлипнул.

– Послушай, послушай, – заплакал он.

– Я попал в беду, в очень большую бе…

Быстро нажал красную кнопку, гудки прекратились. Они же записывают, они же теперь все записывают. Это раньше можно было позвонить из телефон-автомата и… Теперь таких даже и нет. Сраные мобильники, и распечатки. Распечатки по первому требованию. Бросил мобильный телефон на диван, сел в кресло. Пошатываясь, встал, на кухне открыл шкаф. Вернулся в комнату с бутылкой «Джека Дэниэлса». Хорошо, что запасы были, и были большими. Он свинтил крышку и пил, прикладываясь чуть-чуть. Не торопясь, но и не отказывая себе – ведь на кухне было еще три бутылки. Только после того, как они кончатся, надо будет что-то решать, знал он.…

Он пил, поглядывая в сторону ванной, где горел свет, и свет становился тем ярче, а в комнате тем темнее, чем меньше виски оставалось в бутылке. Тогда он понял, что улыбается торжествующей улыбкой победителя. Когда совсем стемнело, из тьмы в комнату вышли лев и агнец. Они встали в светящийся проем двери, и начали слизывать стекавшую на пол кровь.

Аттракцион «Гений»

Гид вспотел и задыхался.

– Группа из Южной Кореи, сюда! – сказал гид.

– Ориентируйтесь по флажку, – сказал он.

– Взгляните пожалуйста на мемориальную доску, – сказал гид.

– В этой простой кишиневской школе учился с 1990 по 1993 годы сам знаменитый писатель Лоринков, – сказал он.

– Группа из Северной Кореи, пожалуйста, не притирайтесь к нам, – сказал гид.

– Вы оплатили только экскурсию, без гида, – сказал он.

– Пошли на ха, макаки, быстро! – сказал он группе из Северной Кореи.

– Мужичок, мужичок, – сказал гиду мужичок в узких грязных джинсах и бывшей оранжевой майке.

– Мужичок, дай «пятерку» на пиво, – сказал он.

– Яньзцибугьдабагу! – сказал гид машинально.

– Че? – сказал мужичок.

– Пошел мудила, чтоб я тебя здесь больше не видел, блядь, – сказал гид.

– Вот что я сказал тебе по-корейски, – сказал он по-русски.

– А сейчас повторяю по-русски, – сказал он.

– Охрана! – сказал он.

– Лады-лады, – сказал мужичок

Отошел и тихо смешался с толпой под рассеянными взглядами охраны, прочесывавшей двор. Гид покачал головой и продолжил собирать группу у мемориальной доски с профилем писателя Лоринкова. Выполненная в мраморе, доска ослепительно сияла белизной на фоне серой стены старой кишиневской школы. Двор здания, покрытый потрескавшимся асфальтом, сквозь который пробивалась, – словно ученики школы сквозь наркотический и алкогольный дурман к знаниям, – всякая разная трава. Мужичок сорвал пучок травы, и стал продавать ее группе из Греции как священную траву с могилы самого писателя Лоринкова. Охрана нервничала, и ничего не могла поделать, во дворе собралось слишком много народу. Тысячи полторы человек, кучкуясь, переходили от крыльца школы ко двору, а оттуда на задворки, все шумели, толкались, гомонили… Везде висели указатели на английском, французском, японском, арабском и еще многих других языках. Общего на них было только одно.

– Lorinkov, – в сто тысячу первый раз прочитал гид фамилию человека, по местам жизни которого проводил экскурсии, и энергично заговорил:

– Дамы и господа, мы с вами находимся во дворе школы номер 55, в которой учился сам известный всем вам Лоринков, – сказал он.

– Прямо тут? – спросил пожилой турист с фотоаппаратом.

– Прямее не бывает! – заверил гид.

– Глядя отсюда направо, вы увидите угол, из-за которого выходили на занятия физкультурой десятиклассницы, – сказал гид.

– В то время, как наш герой курил здесь, прогуливая геометрию, – сказал гид.

– Старшеклассницы бежали в коротких белых майках и у них тряслись груди, – сказал гид.

– Есть у кого-нибудь вопросы, почему наш герой курил именно здесь? – сказал гид.

Гиды отрицательно замотали головами.

– Старшеклассницы пошли, – сказал измученный голос в мегафон.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее