Воды текут, берега остаются

Едва Васли переступил порог, в нос ударил резкий тошнотворный запах.

— Ой! — он зажал нос ладонью.

— Ничего, принюхаешься, — успокоил его Коля. — Я привык, не замечаю.

— Чем это у вас так воняет? — поинтересовался Васли.

— Олифой, лаком, тухлыми яйцами.

Васли ужаснулся:

— Как?! Иконы рисуют тухлыми яйцами?

Коля ответил спокойно:

— Не рисуют, а глянец наводят. Чтоб икона блестела и чтоб краска прочнее держалась.

Васли взглянул на длинный стол с поставленными в ряд готовыми иконами, и у него зарябило в глазах от ярких красок, серебра и позолоты.

— Сколько богов! — воскликнул он.

— Это еще что! — отозвался Коля. — Недавно мы отправили в Великосолье шестьдесят семь икон, там новую церковь открыли. По двенадцать часов работали.

Васли с сожалением посмотрел на приятеля. «Как можно вытерпеть в такой вонище двенадцать часов?» — подумал он. Вслух сказал:

— Ушел бы ты, Коля, отсюда…

— Куда?

— Да мало ли… Небось для такого здорового парня работа везде найдется.

— Работа, конечно, найдется, да отец все равно никуда меня не отпустит. Он говорит: бродить по людям — толку не будет, надо, говорит, ремеслу выучиться. А ты ведь знаешь моего отца, с ним не поспоришь.

— М-да, — вздохнул Васли. — Давай-ка выйдем на волю.

Когда шли по улице, Васли спросил про Эчука.

— Он в Казани живет, на каком-то заводе работает.

— Хороший он парень. Помнишь, как он заставил Ондропа богу молиться?

— Помню, конечно. У нас в мастерской работает один парнишка, Филька, он мне Эчука напоминает. Смелый, никого не боится, про хозяина говорит: «Скорей бы бог прибрал эту старую дубину Пла-тунова, чтоб он больше меня не мучил».

Вечером Васли записывал в дневнике:

«1905 год, 8 января. Меня терзает мысль, на которую я не нахожу ответа: отчего люди враждуют между собой? Ваня Ислентьев ненавидит надзирателя, желает ему всех зол, а двое ссыльных избили Силыча чуть не до смерти, Филька желает хозяину скорейшей погибели. Зачем? Для чего сотнями тысяч гибнут люди на Дальнем Востоке? Ну, победим мы Японию, умрет надзиратель, не будет старого Платунова. Ну и что? Разве в России начнется какая-то новая, лучшая жизнь? Разве будет счастлив Ваня Ислентьев или Филька? Разве перестанут скрываться от властей двое беглых? Думаю, что все-все останется по-прежнему. Тогда для чего враждовать, желать кому-то гибели? Кто мне ответит?..»

Глава VIII У ЦЕРКВИ

В первое воскресенье каникул все ученики Нартасской школы собрались на школьном дворе. Все одеты по-праздничному. Тут же учителя: Малыгин, Лукин, Кириллов. Возле них топчется Потап Силыч. Он недавно вышел из больницы и, хотя прихрамывает, по-прежнему подвижен и суетлив.

— Ну что, может, тронемся? — спросил он у Малыгина.

Тот вынул свои серебряные часы, взглянул: было начало девятого.

— Да, пора, — решил он.

Надзиратель вышел вперед и крикнул, как фельдфебель солдатам:

— Стройся!

Ученикам Нартасской школы не привыкать ходить по Биляморской дороге. Спроси любого: сколько шагов от школы до церкви? И он ответит без запинки: «Шесть тысяч четыреста семьдесят пять!» Каждое воскресенье учеников строем гоняют в село. Нравится не нравится, приходится ходить. Надо выполнять устав школы, а там одним из пунктов записано, что учащиеся «в праздничные и воскресные дни под руководством надзирателя должны посещать церковь».

Вот и сегодня построились по четыре в ряд и двинулись в сторону села.

Войдя в село, все с удивлением увидели, что перед церковью толпится много парней. Молодые, безусые лица, лишь кое-где мелькнет лицо человека постарше. Несколько военных, среди них офицер, снуют в толпе.

— Новобранцы! — сказал кто-то из ребят.

Из толпы крикнули:

— Эй, парнишки, куда это вас гонят?

— В церковь! А вы куда?

— Бить япошек!

Пошли разговоры, расспросы.

Потап Силыч подошел к Малыгину:

— Отец Иоанн ушел трапезовать.

Малыгин недовольно поджал губы:

— Нашел время!

— Сегодня вот этих, — надзиратель кивнул в сторону новобранцев, — чуть свет пригнали, отец Иоанн служил для них молебен.

— Чего же они еще дожидаются?

Потап Силыч хихикнул:

— Говорят, во время богослужения несколько человек потихоньку улизнули из церкви — видно, решили навестить родню, масляных блинов отведать на дорожку. Да вот до сих пор не вернулись, их теперь разыскивают по всему селу.

Гавриил Васильевич улыбнулся.

В это время за церковью послышался громкий возглас:

— Не слушайте его! Он провокатор!

— Не ори, господин фельдфебель! — оборвал его другой голос и басовито добавил: — Говори, говори, парень! Дело говоришь.

Новобранцы, как будто их толкнули под горку, кинулись за церковь. Туда же устремились и ученики.

Васли увидел высоко над толпой молодого парня в студенческой тужурке, забравшегося на церковную ограду.

— Товарищи! — громко и четко заговорил он. — Среди вас есть такие, которые радуются, что мы, мол, идем бить японцев, что будем защищать от врага отечество, царя Николая да святую православную церковь. Вам тут священник пел, что, мол, вам бог будет помогать, а царь о вас позаботится. Вранье все это! Хотите, я расскажу вам, как заботится о народе царь и православная церковь? В прошлое воскресенье в Петербурге…