Воды Зардинах (СИ)

Альмира была готова рухнуть на колени еще раз — если бы уже не стояла на них, — умоляя о снисхождении лишь за то, что она слышала подобные дерзости из уст… еще одного ее жениха, но сам он и бровью не повел, будто не понимал, что ходит по самому острию сабли.

— И ты согласен видеть ее каждый день в собственном дворце?

Тисрок посмотрел на него так, словно услышал какую-то глупость и теперь ждал, когда ее исправят. Потом сказал, мгновенно и будто устало понизив голос:

— Счастье Калормена, что Зайнутдин так и не стал его правителем. Ни ты, ни он не способны понять, что желания тисрока не имеют никакого значения.

И прошел мимо Альмиры, к распахнувшемуся ему навстречу тяжелому пологу шатра.

— Прошу вас, тархина, — сказал второй мужчина, делая шаг вперед, и протянул ей руку в тяжелых самоцветных перстнях. — Поднимитесь.

Альмира не посмела спорить. И бросила еще один взгляд на его лицо. Старше тархана Ильсомбраза — намного старше, — но вместе с тем… намного моложе тисрока.

— Мой брат жесток, — продолжил он, не выпуская из пальцев ее руки, и Альмире захотелось упасть на землю вновь. Принц?! О, милостивая Зардинах, как можно… отдать ее, запятнавшую руки кровью невиновного, принцу всего Калормена?! — Но лишь с теми, кто повинен в грехах предательства и убийства. Он знает, что вы лишь невинное орудие в руках истинного зла. Не ваша вина, что оно воспользовалось этой невинностью.

— Благодарю вас, мой господин, — пролепетала Альмира, не зная, что еще ответить. Разве… заслужила она столь ласковые слова?

— Если этому браку суждено быть, — продолжил принц, — то я клянусь всегда быть вам добрым мужем и защитником.

— Вы… слишком добры ко мне, господин. Но если… — попросила Альмира, вдруг почувствовав прилив сил, — такова воля богов, то позволите ли вы мне искупить вину перед тарханом Ильсомбразом, дав его имени новую жизнь?

— Если таково ваше желание, тархина, то я буду счастлив его исполнить, — почти улыбнулся принц и перевел взгляд на темный шатер у нее за спиной. — Но брату моему этого говорить не стоит. Пока что. Боюсь, сейчас ни он, ни моя сестра не оценят вашей добродетели.

Альмира судорожно выдохнула, не понимая, почему небеса вдруг оказались так милостивы к ней, и разрыдалась, не в силах больше сдерживать чувство облегчения. И не нашла сил, чтобы отстраниться, когда принц осторожно привлек ее к себе, положив ладони на ее вздрагивающие плечи.

***

Тяжелую душную темноту в шатре разгоняла лишь одинокая медная лампа с тонущим в густом масле фитильком. Джанаан поднялась ему навстречу — багровая тень в шелестящих от малейшего движения шелках, — едва шевельнула пальцами, указав слугам на выход из шатра, и упала в протянутые к ней руки. Замерла без движения — одни только плечи вздрагивали под сжавшими их пальцами — и прошептала срывающимся голосом:

— Напрасно… С моря… идет буря.

Ты напрасно приехал.

Скажешь, ты не молилась об этом, когда послала гонца?

— Не стоило так пугать эту девочку. Она думала, я обезглавлю ее, не сойдя с коня.

Джанаан подняла голову — слабое пламя едва высветило разом заледеневшие глаза под тонкими бровями-полумесяцами — и спросила равнодушным голосом:

— Больше тебе нечего мне сказать?

— Ты жестока.

— Я всегда была такой, — процедила сестра и вырвалась, отступив на шаг назад. Фурия в багровых шелках, окутанная завитыми волосами, словно дюжинами непрерывно шевелящихся змей.

— Лишь в ответ.

— Я отравила его своей рукой, — прошипела Джанаан. — Помнишь? Я носила под сердцем твоего сына и знала, что благочестивый тархан Амаудир будет кричать об этом на весь Калормен, едва узнает. Я зачала, потому что знала, как сильно этот сын нужен тебе. И отравила собственного мужа, чтобы это скрыть. А теперь ты поносишь меня за то, что я хочу покарать убийц моего первенца? Твоего, — зашипела она, как рассерженная змея, — первенца. Я всегда буду выше других. Выше твоих наложниц. Выше твоей жены. Выше…

Самой Зардинах, если он бросил вызов даже богам ради того, чтобы обладать этой женщиной. И отстранился, когда она протянула к нему руки, чтобы поцеловать. Не как сестра, но как любовница.

Джанаан застыла в растерянности — вычерненные ресницы затрепетали, словно она пыталась сдержать нахлынувшие слезы, — и попятилась, прижимая руку к груди и задыхаясь.

— Вот, значит, как? — спросила она со слезами в голосе.

— Он не простит.

— Да какое тебе дело до его прощения? — зашипела сестра вновь, кривя губы в яростной гримасе.

— Мне — никакого. Но ты любишь его. Я не позволю тебе всё разрушить.

— Что ж, прокляни меня, если желаешь, брат, — выплюнула Джанаан и отвернулась, кусая губы. — Раз считаешь, что я предала тебя, выбрав его.

— На что тебе мои проклятия? Не думаю, что ты проделала такой путь ради них.

— Я… — она осеклась, схватилась рукой за горло и жалобно всхлипнула. — Я лишь пыталась…

— Ты поступила так, как считала нужным. И ты была права. Тарханы дрались бы из-за тебя, как дикие собаки, пока мне всё же не пришлось бы выбрать тебе мужа.