Воды Зардинах (СИ)

Под конец пути ее отчаяние достигло пика. Одетый в кровавые цвета Зулиндрех, морская жемчужина Калормена, смотрел на принцессу Джанаан тысячами глаз — смотрел на саркофаг из красного дерева, будто видел его сквозь такие же красные стены одной из повозок, — а единственная ночь, проведенная в дворце над морским побережьем, стала едва ли не худшей в жизни Альмиры. Едва она смыкала глаза, как перед внутренним взором вновь возникало льющееся в кубок рубиново-красное вино.

Но Ташбаан всё же был страшнее. В Ташбаане… ждала смерть. Не та — невообразимо далекая, почти призрачная, — которую она призывала на свою голову в миг отчаяния в Джаухар-Ахсане, а настоящая — холодная, как лезвие топора, равнодушная, как окровавленная плаха, — терпеливо ждущая за черными стенами. Знающая, что жертве не скрыться, что рано или поздно та всё равно доберется до города богов. Как ни старайся отсрочить этот миг… Пусть они останавливались едва ли не в доме каждого встречного тархана, желавшего почтить память так рано ушедшего из жизни сына принцессы, пусть их задержал еще на несколько дней внезапно налетевший ураган… Бежать было некуда.

Нужно было остаться. Нужно было подчиниться дяде. Да знал ли он вовсе… чтó замыслила его жена?

Когда они остановились с заходом солнца в пяти милях от Ташбаана — целых пять миль, о, благодарение Зардинах, Госпоже Вод и Царице Ночи, пославшей им навстречу шторм и укрывшей мир своим черным плащом прежде, чем принцесса могла бы решить, что проделает остаток пути в ночной тьме, — Альмира едва не разрыдалась от счастья. Еще одна отсрочка, еще один вечер жизни, пусть и с постоянными мыслями о нависшем над ней топоре… Заснуть она так и не смогла, как ни старалась, и испуганно вскочила на ноги, услышав сквозь вой набиравшего силу ветра ржание лошадей и незнакомые — слишком властные для слуг и воинов принцессы — голоса.

Какая-то часть разума твердила остаться в шатре, спрятаться от тех, кто примчался сюда под покровом ночи, не страшась идущей с востока бури, но… Она потомок бесстрашных южных тарханов, и если такова судьба, то она встретит свою судьбу с высоко поднятой головой, а не забьется в угол в слезах и ожидании, пока ее вытащат оттуда силой. Она не будет прятаться! Она…

Остановилась в растерянности и забыла даже, что должна поклониться, разглядев в разгоняемой факелами темноте его лицо. Не потому, что испугалась чужого величия — хотя должна была, столкнувшись с тем, кого благословили сами боги, — а потому, что вдруг поняла: она уже не помнит лица своего жениха. Одни только эти черные, подведенные синевой глаза. Так как же могла ее мать, не видевшая тисрока больше десятилетия, с такой уверенностью решить, что именно он был отцом тархана Ильсомбраза?

— Повелитель, да живешь ты вечно, — только и смогла пролепетать Альмира, запоздало упав на колени и мазнув выкрашенными косами по земле. — Я тархина Альмира, племянница тархана Ильгамута и дочь… я… Я умоляю о справедливом суде. Клянусь всеми богами, что я не ведала…

Она должна была начать с витиеватого приветствия, должна была произнести еще дюжину тяжеловесных церемониальных фраз, но растерялась вновь, чувствуя, как в груди испуганно замирает сердце от одной только мысли, что перед ней действительно калорменский тисрок. Она узнала бы его даже без этого темного венца с острыми, будто наконечники копий, зубцами, вспыхивающими на свету прозрачными ромбами алмазов. Узнала бы по одним только глазам. Глазам бога, смотрящим на нее с лица, которое… Да могло ли оно вообще принадлежать смертному мужчине?

И разве может простой смертный так легко читать в мыслях других людей?

— Моя сестра жестока лишь на словах, — ответил тисрок без приветствия, и его голос будто окутал ее, несчастную и потерянную, тяжелым бархатным плащом. — Тархан Ильгамут привезет убийцу ее сына в Ташбаан не позднее, чем через дюжину дней.

Привезет? Так стало быть… он написал в Ташбаан, когда… Но почему не написал жене? Или… это она промолчала? Из ненависти? Из мести? Или… попросту забыла, как обещала Альмире смерть?

— Но… что будет со мной, повелитель? Да продлят боги твои лета до скончания времен.

Какую участь он изберет для нее?

— Шараф, — бросил тисрок одному из мужчин в его свите. — Ты возьмешь ее в жены, если принцесса Нарнии тебе откажет.

— Я? — растерянно повторил тот, пока Альмира пыталась понять, кто он, раз просит руки настоящей принцессы. И толком разглядеть его лицо в полумраке среди мечущихся на ветру факельных отблесков. — Ты доверишь южные рубежи мне?

— У тархана Ильгамута есть наследник, — жестко, с металлом и ядом, ответил тисрок, но второй мужчина и не подумал умолкнуть при одном только звуке этого разом ставшего таким страшным голоса.

— Всего один. Да, к тому же, младенец. А пути богов неисповедимы для простых смертных, и…

— Если такова будет их воля, — процедил в ответ тисрок, не позволив ему закончить, — то я доверю Юг тому сыну, что родит тебе тархина. Вы же останетесь в Ташбаане.