Воды Зардинах (СИ)

— И теперь ты говоришь со мной, словно я… чужая, — выплюнула Джанаан и отшатнулась, стоило лишь коснуться ее плеча. — Твой трон, твой Калормен, твой мир, даже сыновья — и те только твои, а я для них лишь женщина, приведшая их в этот мир. Всё ради тебя и ничего взамен! — бросила она и отшатнулась вновь. Почти взвизгнула. Как любимая гончая, не понимающая, за что хозяин вдруг отвесил ей пинка, ведь она так старалась ему угодить.

— Тебе ли бояться жен и наложниц?

Джанаан задрожала, всхлипнула вновь, прижимая к лицу руку в темных гранатовых перстнях, и попросила срывающимся голосом, подняв на него полные слезы глаза.

— Не надо. Умоляю. Не делай этого… только ради меня.

— Это не тебе решать, — ответил Рабадаш и повернулся к дрожащему на ветру пологу. — Я жду тебя в Ташбаане.

— Если ты уйдешь, я убью себя, — выпалила сестра. Почти бросилась за ним, но в последнее мгновение сдержалась и осталась на месте.

— Не убьешь, — ответил Рабадаш. — Ты никогда не сдавалась. Не сдашься и теперь.

И вышел из шатра, не оборачиваясь. В лицо ударил порыв соленого, завывающего всё сильнее и гнущего верхушки деревьев ветра.

Ты слишком сильна для того, чтобы умереть раньше тех, кого ненавидишь. Тем лучше… если ты станешь ненавидеть того, кому желают вечной жизни.

***

У персиков в ташбаанских садах был почти забытый вкус дома. Не у вина, не у слишком острого по арченландским привычкам мяса, а почему-то именно у персиков. Крупных, сладких, с почти лопающейся кожурой и текущим по пальцам соком. Аравис успела съесть целых три, прежде чем заметила направленный на нее задумчивый взгляд.

— Что-то не так?

Не иначе, как она вся перепачкалась этим соком и теперь представляла собой совсем не царственное зрелище. Но возлюбленный супруг ее неожиданно огорошил.

— Думаю, что стоит обсудить торговлю не только нашими металлами, но и местными фруктами, — заметил он, окинув взглядом растущие вокруг деревья. — От Ташбаана не убудет поставлять к королевскому столу ящик-другой. А то наш виноград в сравнении с калорменским кисловат.

Аравис вздохнула, качнула головой и ответила, с сожалением глядя на заполненную доверху вазу:

— Не меньше двух дней через пустыню… Они увянут.

Да и прежде Арченланд вполне обходился за обедами без персиков и южных сладостей. Особенно в виду весьма… натянутых дипломатических отношений. Калормен так и не оборвал их лишь из-за арченландского серебра — лучшего в всем известном Аравис мире.

— Пусть везут ночью, — не согласился Кор.

— Но днем всё равно же…

— Уверен, с этим можно что-нибудь сделать.

Аравис пожала плечами — в таких тонкостях она, как и любая тархина, мало что смыслила, а принцессе Арченланда и вовсе не приходилось задумываться о том, как везти фрукты через пустыню, — и, не удержавшись, вытащила из вазы еще один персик. Надкусила пушистый бочок и блаженно зажмурилась, чувствуя сладость на языке и прохладу обдувающего лицо ветерка.

А потому не сразу заметила возникший в тенях над мраморной дорожкой кроваво-красный силуэт. И невольно вздрогнула, открыв глаза и мгновенно наткнувшись взглядом на чужой. Словно налетела на стену из зеленого льда.

— Ваше Высочество…

— Не трудитесь, тархина, — отмахнулась принцесса Джанаан на попытку их обоих подняться со стульев и поприветствовать ее подобающим поклоном. — Я лишь искала сына. Он любит бродить по здешним садам.

— Соболезную вашему горю, госпожа, — осторожно ответила Аравис. Как бы ни относилась она к тисроку, его сестра потеряла сына и ничем не заслуживала…

Принцесса остановилась и повернула к ней застывшее золотисто-смуглой маской лицо под кроваво-красной накидкой. Посмотрела Аравис прямо в глаза и ответила ледяным тоном:

— Избавьте меня от ваших лживых соболезнований, тархина. Я не забыла, как горячо вы были преданы нам в прошлом.

— Вы вправе считать, что я предала вашего брата, — согласилась Аравис недрогнувшим голосом. — Но я и не думала насмехаться над вами и…

Зеленые, отливающие на свету морской голубизной глаза скользнули по ее лицу равнодушным взглядом. Словно искали какую-то… брешь. А затем бросили этот взгляд на Кора. Всего на мгновение, но Аравис стало не по себе.

— Вашим насмешкам, — ответила принцесса, — меня не ранить. Не после того, чтó вы уже сделали. Я молюсь лишь об одном, тархина, — сказала она, и уголки ее подкрашенных губ вдруг дернулись в необъяснимой гримасе горечи. — Я молюсь, чтобы однажды вы посмотрели в глаза мужчине, которого любите больше собственной жизни, и поняли, что он думает лишь о смерти. И всей вашей любви недостаточно для того, чтобы стереть тот позор, что теперь толкает его на острие кинжала. Вы не знаете, какую цену я заплатила, чтобы вырвать его у когтей смерти после того, что вы с ним сотворили. Ваше северное благородство не стоит и медной монеты, если вам мало лишь достойной победы в бою.

— Он ведь ваш брат, — вырвалось у Аравис, и принцесса ответила горьким отчаянным смехом, чуть откинув голову назад. В ушах у нее зазвенели длинные серьги из красного золота.