Эти показания были зачитаны в Курии и, по словам очевидца Диона Кассия, «Услышав это, мы ощутили весь ужас своего положения. И хотя никакого имени ни осведомитель не назвал, ни Север не записал, все были настолько ошеломлены, что страх охватил даже тех, кто никогда не бывал в доме Апрониана, причем напуганы были не только те, кто вовсе не имел волос на голове, но даже люди с залысинами на лбу… Все озирались кругом, высматривая вероятных подозреваемых, и перешептывались: „Это, должно быть, такой-то“, „Нет, такой-то“. Не стану умалчивать и о том, что тогда случилось со мной, каким бы нелепым это ни показалось. Я пришел в такое смятение, что начал ощупывать волосы на своей голове. То же самое происходило тогда со многими другими сенаторами. И все наши взоры были обращены к более или менее лысым, словно тем самым мы пытались убедить себя в том, что опасность угрожает не всем нам, а исключительно этим людям. Так продолжалось до тех пор, пока не выяснилось, что тот лысый сенатор был одет в тогу-претексту (то есть магистрат или жрец).
Как только мы услышали об этом обстоятельстве, наш взгляд застыл на Бебии Марцеллине, ибо он занимал должность эдила и был совершенно лысым. Поднявшись со своего места и выйдя на середину, он произнес: „Этот человек, конечно же, без труда опознает меня, если действительно видел“. После того как мы одобрили это предложение, был введен осведомитель, который, несмотря на то, что Бебий находился рядом, долгое время глядел по сторонам в поисках того, кого он должен был опознать, и молчал. Наконец, едва заметным кивком его направили в нужную сторону, и он указал на Бебия Марцеллина. Так Марцеллин был осужден из-за любопытного взгляда одного лысого человека и был выведен из здания сената, оплакивая свою судьбу. Пройдя через форум, он отказался идти дальше, но прямо здесь простился со своими детьми, которых было четверо, и произнес в высшей степени трогательные слова: „Одно только печалит меня, дети мои, — сказал он, — то, что я покидаю вас“. Затем ему отрубили голову, прежде чем Север узнал о вынесенном ему приговоре» [
Получается, что к этому деле Септимий вообще не имел отношения и даже не знал о нём. Сенат сам казнил своего члена, то ли, с перепугу, то ли, кто-то сводил счёты. И Дион делает намёк, сообщая, что в смерти Бебия Марцеллина был каким-то образом замешан Поллиен Себенн, бывший легат при проконсуле Азии, предшественник там Марцеллина, а теперь легат-пропретор Норика (205–206 гг.) и племянник очень уважаемого Септимием сенатора Тиберия Поллиена Ауспекса. Дион пишет, что именно он допустил обвинение Марцеллина.
Так вот, в 206 году он был обвинён нориками в том, что обходился с ними очень сурово и всячески унижал их. Возможно, поэтому он был снят с должности. Новый легат Норика Публий Катий Сабин (206–208 гг.) выдал Себенна норикам головой. Несомненно, это произошло с одобрения императора.
Себенн в это время находился в Риме и Дион рассказывает, что видел лично, как осуждённый сенатор распростёрся ниц на земле в Курии и умолял Сенат не выдавать его. Пришлось старику Ауспексу идти и ходатайствовать за племянника. Это помогло.
Поллиен Ауспекс, по словам Диона, был весьма красноречив и желчен. «Передают множество его едких и остроумных изречений как по поводу разных людей, так и обращенных к самому Северу. Одно из них следующее. Когда император был записан в род Марка, Ауспекс сказал: „Поздравляю тебя, Цезарь, с тем, что ты обрел отца“, как будто он до этого времени не знал отца в силу своего темного происхождения» [
Но Север всё прощал Ауспексу. Несомненно, они были друзьями. Теперь Ауспекс спас племянника, который, несомненно, заслуживал наказания как перед нориками, так и за Бебия Марцеллина.
В это относительно спокойное время, редкое для Римской империи, жителям Италии запомнилась история с шайкой разбойников некоего Буллы.
Этот Булла был италиком по происхождению и родом откуда-то из Кампании, Лукании или Бруттия. Он, несомненно, был талантливым авантюристом, очевидно, простолюдином, который никак не мог найти применения своим талантам. Социальных лифтов империи Севера для Буллы явно не хватало.
Поэтому, он собрал шайку разбойников числом почти в 600 человек и начал грабить путников и обозы на Аппиевой дороге из Рима в Брундизий. Он имел сведения обо всех, кто покидал Рим, и кто прибывал в Брундизий, кто и в каком числе там находится и кто сколько с собой имеет. Большую часть людей он, обобрав, тут же отпускал, а вот ремесленников (или людей творческих профессий) удерживал на некоторое время и затем, воспользовавшись их мастерством, отправлял назад с подарками.