Военная история Римской империи от Марка Аврелия до Марка Макрина, 161–218 гг.

Характер поставленной Каракалле задачи предполагает, что именно сейчас римская армия приняла решение использовать по крайней мере два или, возможно, три корпуса, чтобы выполнить пожелания императора и шире охватить территорию меатов. Однако на этот раз тактика террора с треском провалилась, поскольку каледонцы пришли на помощь меатам. Когда они стали свидетелями расправы над своими собратьями-бриттами, они, естественно, испугались, что их ждет такая же участь. Также возможно, что, если у римлян тогда оставались гарнизоны в Каледонии, они теперь выступили против меатов с тыла, но очистили Каледонию, что позволило каледонцам сорганизоваться.

Ситуацию ухудшало то, что Каракалла занимался не только продолжением войны с варварами, но и привлечением на свою сторону армии, чтобы в случае смерти цезаря она отступилась от Геты и только его признала настоящим властителем. Это было особенно важно для будущего, потому что он знал, что у его отца слабое здоровье. Исходя из будущих событий, представляется вероятным, что в ходе кампании 210 года Антонину удалось заручиться значительной поддержкой рядовых, младших и средних командиров и даже высшего руководства.

Он также смог консолидировать свою поддержку среди очень значительной части преторианцев и других важных воинских частей. Одним из тех, кто стал ярым сторонником Антонина, был будущий император Максимин Фракиец, который, судя по всему, служил в Aulici /Protectores или в Equites Singulares Augusti, а затем, уже под командованием Каракаллы, в качестве трибуна или префекта конницы и дослужившегося до статуса центуриона (в Leones).

Что наиболее важно, Антонину удалось заручиться поддержкой Лета, старшего префекта претория и фактического военного командира преторианцев, потому что другой префект, Папиниан, был юристом и сторонником Септимия. Примечательно, что ему также, кажется, удалось получить поддержку Оклатиния Адвента. Следовательно, Антонину удалось заручиться поддержкой самых важных людей из телохранителей, гвардейцев и разведчиков.

И опять же поговаривали, что он предпринимал попытки подговорить врачей отца и его прислугу ускорить смерть императора.

Вся эта тяжелая обстановка — болезнь цезаря, интриги, общая подозрительность — сказывалась самым неблагоприятным образом на ходе военной кампании. Каракалла должен был вести свою самостоятельную кампанию осторожно, чтобы большие потери не отпугнули от него воинов. Поэтому вряд ли он пошёл далеко. Антонин, похоже, остановил свою кампанию на границе с Каледонией, после чего отступил, чтобы оказаться рядом с отцом в момент его смерти.

Однако Септимий и слышать не хотел о возвращении из Британии. Еще столько оставалось сделать! Врага надо было добивать, ведь цель войны не была достигнута. Он был разочарован в сыне, хотя всё понимал. Подготавливался новый, третий поход, который Септимий предполагал вновь возглавить лично, поскольку понял, что Каракалла не справится, но 4 февраля 211 года, когда император плотно пообедал, ему внезапно стало хуже и он в тот же день скончался. Было это в Эбураке. Септимию было 65 лет, а царствовал он 17. И хотя он был серьезно болен, до конца сохранял и физические силы, и энергию, и отличные умственные способности. Была ли в смерти Септимия вина Каракаллы, мы не знаем. Доказательств нет.

Трудно охарактеризовать однозначно этого императора. Он сочетал в себе здравый ум дельного правителя со столь большой жестокостью, что современники говорили о нем, что ему надо было или вообще на свет не родиться, ибо был он очень жесток, или, если уж родился, то не надо было умирать, ибо для государства был он очень полезен [Элий Спартиан, Север XVIII].

По словам же Кассия Диона, это был человек дела. «Немного слов — много помыслов», — так сформулировал свою мысль историк. Друзей он не забывал, врагов уничтожал. Для решения принятой задачи прилагал все силы, не обращая внимания на то, что о нем говорят. Деньги раздобывал всевозможными способами, но не ради самих денег. Тратил много казенных денег, но государственную казну оставил полной. К моменту его смерти в городе Риме было запаса хлеба на семь лет вперед, а масла столько, что его хватило на пять лет не только для Рима, но и для всей Италии [Элий Спартиан, Север XXIII].

Умирал как пристало мужчине — спокойно, в полном осознании, что приближается конец. Заранее велел заготовить порфировую урну, куда следует вложить его прах после кремации. Затем эта урна должна была быть доставлена в Рим и упокоена рядом с прахом Марка Аврелия. Так он пожелал.

«Говорят, что последние слова его были следующие: „Я принял государство, раздираемое повсюду междоусобиями, а оставляю его в состоянии мира даже в Британии. Старый, с больными ногами, я оставляю моим сыновьям власть твердую, если они будут ее достойны, но — слабую, если они будут недостойны ее“» [Элий Спартиан, Север XXIII].