Военная контрразведка. Вчера. Сегодня. Завтра

— Погоди! Присядь! — остановил его Цинев и, тщательно подбирая слова, продолжил: — Запомни, Иван Лаврентьевич, в Москве на беседе с руководителем военной контрразведки товарищем Леоновым ты будешь представлять не только себя, но и партийную организацию нашего управления.

— Товарищ генерал, я отдаю себе отчет и не подведу.

— Надеюсь. Так вот, в Москве ни у кого не должно быть ни малейших сомнений в том, что коммунисты управления полностью поддерживают линию ЦК и лично Никиты Сергеевича Хрущева на искоренение искривлений социалистической законности. Мы осуждаем попытки бывших руководителей органов госбезопасности поставить себя над партией. Или у тебя на этот счет иное мнение?

— Никак нет, товарищ генерал! Принятые партией и лично вами кадровые и организационные меры оздоровили обстановку в коллективе управления.

— И еще, Иван Лаврентьевич, когда будешь общаться с руководителями в Москве, не забывай, — Цинев поднял указательный палец кверху и многозначительно заметил: — Там имеет значение не только слово, но и взгляд. Ты меня понял?

— Так точно, товарищ генерал.

— Не вздумай даже заикаться о Железникове, Мисюреве, Казачкине и остальных из банды Берии. Ясно?

— Так точно!

— И последнее. Внимательно изучи последние выступления Никиты Сергеевича. В их свете выстраивай свои ответы на вопросы о деятельности органов госбезопасности и нашего управления в частности. Помни, в Москве ты будешь представлять всех нас. Так что, Иван, не подведи! — закончил беседу Цинев.

Устинов покинул кабинет в смятенных чувствах. В его отлаженной жизни и службе намечался совершенно неожиданный поворот. За последние 14 лет ему, казалось бы, было не привыкать к превратностям судьбы и ее зигзагам. Но до сегодняшнего дня это происходило в рамках хорошо отлаженной системы, где он исполнял строго определенные функции и знал все от а и до я. О будущей работе у него имелось смутное представление, а главное, ее предстояло организовать на голом месте. Предложение Цинева вызывало у Устинова сложные и противоречивые чувства. С одной стороны, испытать себя в ином, чем контрразведчик, качестве и принять участие в создании нового направления в оперативной деятельности, что представлялось заманчивым и интересным. С другой стороны, он опасался потерпеть фиаско и оказаться в положении неудачника.

В тот день Устинову было не до явок с агентурой. Закончив работу над спецсообщением по материалам Нашего и передав его в секретариат, он прошел в «Ленинскую» комнату и в поисках выступлений Первого секретаря ЦК КПСС Хрущева обратился к подшивкам газет «Правда», «Известия» и «Красная Звезда». Проштудировав их, сделал выписки в блокнот и отправился домой.

Время было позднее, дети спали крепким сном. Устинов прошел на кухню. Жена подала на стол ужин. В сковородке пузырилась и потрескивала яичница. В воздухе витал аромат кофе. На плите сердито сипел чайник и со свистом пускал струйку пара. Вяло ковыряясь вилкой в сковородке, он ел без аппетита, мысленно возвращался к разговору с Циневым и оставлял без ответа вопросы жены. Его вид и поведение будили у нее тревогу, и не беспочвенно. В последние дни в гарнизоне ходили упорные слухи о новой волне чистки управления военной контрразведки. Чем она могла обернуться для семьи, Анастасии Никитичне не приходилось гадать. На ее глазах семьи арестованных генералов Железникова, Мисюрева и полковника Казачкина в одночасье стали изгоями. Их, без вины виноватых, как опасных преступников, погрузили в первый же эшелон и отправили в Советский Союз.

Умоляющий взгляд Анастасии Никитичны искал ответ в глазах Устинова и не находил. Он ограничился общими фразами о стажировке в Москве. После ужина остался на кухне, обратился к выпискам из выступлений Хрущева и, предвосхищая вопросы, которые могли задать в Москве, готовил ответы. В спальню отправился, когда было далеко за полночь, и долго ворочался с боку на бок. В воображении возникали картины того, как он впервые в своей жизни переступает порог кабинета руководителя военной контрразведки и ведет беседу. Диалог-фантазию прервал звонок будильника. Жена была уже на ногах и хлопотала на кухне. После завтрака Устинов прибыл в управление, получил командировочное предписание и выехал на вокзал.

Фирменный поезд Берлин — Москва отправился точно по расписанию. На календаре был декабрь 1954 года. В столице Германии зима только намеревалась вступать в свои права и пока извещала о себе легкими утренними заморозками. Чем дальше поезд продвигался на восток, тем все заметнее становились ее приметы. В Белоруссии она вела себя как полновластная хозяйка, шершавым языком поземки стелилась по дорогам и пригоршнями бросала мокрый снег в окна вагона.