Военно-эротический роман и другие истории

Вообще-то, наш старшинка этот анекдот слышал, анекдот был старый, что называется, с бородой. Да и откуда было новому-то взяться в одном и том же гарнизоне? Старый-то старый, но смешной же! Представьте себе, как он из ямы вылезает и какие у него находятся слова в количестве двухсот восьмидесяти пяти. Представили? Да-да, женщины представили, это действительно очень, очень остроумно, и они смеются, разумеется. Вот видите: и мать, и дочь, обе смеются.

Смеялись, да. Но веселья не было. А что за новый год без веселья? Зачем собрались-то сюда? Веселиться. Иначе – зачем же? Выпить да поесть? Так это можно и не в новый год, не так ли? А выпить – надо. И – всем. И – непременно до дна. А то одни пьют, а другие только пригубляют. Что значит – не пьем? Не пьют только телеграфные столбы, да и то потому, что у них чашечки кверху дном подвешены. А мы сейчас такой тост предложим, что никто не откажется. За тех, кого нет с нами. А? Такой многозначительный тост… Ну вот, до дна, до дна. Это другое дело. Захорошело, да? Вот видите, захорошело.

Тем временем пришел момент открывать шампанское. Старшина и открывал, как младший по званию. По желанию публики – с хлопстосом. Пробка – в потолок, мимо люстры. Бокалы сдвинули, чтоб не пролить шипучку. С новым годом!

Где застолье, там патефон. Где патефон, там танцы.

– Можно вас?

– Да, конечно.

Старшина тоже осмелился, потанцевал сначала с матерью, потом с дочкой. Мамаша полнеющая была, касалась, танцуя, то грудью, то животом. Дочка тоже хорошо танцевала. По возрасту – младше даже старшины. Но – как каменная. Как каменная и глаза стеклянные.

И старшина сказал потом одному из краскомов:

– Она – как каменная.

– Ничего, растопим!

И – растопили. Стала – бокал за бокалом. Мамаша даже испугалась: что, мол, ты делаешь? А она кричит, ничего, мол, не говори мне, иначе, мол, не могу…

Потом уже фокстроты не стали заводить, одни танго, чтобы, значит, в обнимку…

Потом старшине постелили на диванчике – простыни свежие, крахмальные до хруста.

А краскомы женщин развели по комнатам.

А потом и поменялись. То ли заранее договорились, то ли так само сложилось – вышли одновременно покурить в гостиную, где старшина отлеживался, и договорились. Они, мол, и не заметят. Может и так.

А старшина так и проворочался до утра в крахмальных простынях. Зачем они его-то позвали? Непонятно.

Я думаю так: власть без свидетелей не приносит достаточной сладости. И будущий руководитель нашего литобъединения приглашен был в качестве свидетеля, или зрителя, ибо без зрителя – что за спектакль?

Вот такая история.

Повлиять на судьбу профессора эти ребята из НКВД, конечно же, не могли: следственная тюрьма и управление лагерей – это уже не их епархия. Так что повлиять не могли, если бы даже захотели. Да они и не задумывались. Несерьезно все это…

Вот такая, повторяю, история рассказана была, между прочим, нашим руководителем литобъединения, написавшем в своей жизни несколько весьма достойных, идеологически выдержанных романов, в которых, как уже говорилось, образность и деталь играли положительную роль.

Мы ехали на БАМ…

Да, так оно и было – мы ехали на БАМ: шестнадцать комсомольцев-добровольцев и я – командир отряда на время следования.

Комсомольцами были далеко не все, многие вышли к этому моменту жизни из комсомольского возраста, например, старшему добровольцу Юри Ули из Пярну было уже за сорок. Это, однако, не смущало руководство республиканского комсомола – как не противоречащее инструкции. Одновременно с нашей славной группой тянулись на восток отряды «Комсомолец Литвы», «Комсомолец Киргизии» и бог знает еще какие «комсомольцы» – например, «Комсомолец Ленинграда». Все это называлось общественным набором – не комсомольским, заметьте, а общественным, что значительно расширяло возрастные возможности. Самому мне было уже лет сорок пять… да-да, именно сорок пять лет было мне в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Мне дали тысячу триста рублей денег – на дорогу на всю команду, шестнадцать анкет, шестнадцать паспортов, шестнадцать трудовых книжек, и я вез свой набитый документами «дипломат», бдительно охраняя его, как гарантию того, что все доедут со мной до места, никто не разлетится по просторам родины. Кроме этого, я вез десять экземпляров только что вышедшей брошюры «Там, где ходили изюбры», потому что речь в этой брошюре шла о Северобайкальске – а мы туда именно и продвигались – и потому, что автором брошюры был я сам.

Мы ехали на БАМ…

Ну, они-то понятно: кто поработать, кто – заработать, кто, может быть, замуж выйти. А я-то?