Военно-эротический роман и другие истории

– Я все о тебе знала еще до первого нашего танца.

Это сообщение привело Юри в замешательство. Ирина ласково взъерошила ему волосы.

– Ты ничего не понял? Юри помотал головой.

– Ты не обижайся только… Тебе же хорошо у меня было?

– Хорошо.

– Ну и все. Так что ты не обижался, ладно?

– Да за что же? Она помолчала.

– Понимаешь, мне двадцать семь лет…

– Никогда бы не дал! – бухнул Юри. Она отмахнулась.

– Не в этом дело! Я инженер. Работу свою люблю, Таймыр люблю, уезжать не собираюсь. А замуж здесь не выйти.

Юри стало не по себе немного. Не собирался он пока жениться. Что не собирался, то не собирался.

– Да что ты приуныл? – она засмеялась – хорошо, открыто, легко. – Я и сама замуж не хочу! А ребенка хочу. Ну вот, я всех в поселке перебрала, вышло так, что-ты. Ты – самый непьющий. А мне ребенок здоровый нужен.

И опять Юри стало не по себе. Ребенок? Это как – ребенок? Его – как ни крути – ребенок. А может, он не хочет, что ж его-то не спросили?

Но возмутиться не посмел: очень уж у нее глаза были ясные в этот момент – как тут возмутишься? Спросил только осторожно:

– А может, не получилось еще ребенка?

– Ну прямо – не получилось, – засмеялась Ирина. – Я уж постаралась, чтобы получилось.

– Ладно, – насупился Юри и сказал невпопад: – Я, выходит, здесь третий лишний.

И собрался уходить.

– Ну что ты, какой ты лишний? Ну что ты! Мы же люди, а не машины.

– Вот именно, – оживился Юри, – не машины.

– Вот и ходи ко мне до рейса.

И Юри стал приходить, и Ирина, казалось, была ласковее и добрее, чем прежде.

И проводила его до самолета.

Вернувшись в Пярну, Юри затосковал. Жил у матери, работать пошел на стройку, стал каменщиком, сдал на штукатура. Казалось бы, чего еще? Природа роскошная, пляж необъятный – чего же еще? Летом – действительно, ничего. А зимой, как только первый припой схватит прибрежные мелкие воды, накатывала тоска. Лед, да не тот, снег бедноватый, ветры какие-то безголосые. Юри помотал, помотал головой, да и женился на культурной девушке Марет из стройуправления. Без любви. То есть по расчету. Расчет был на то, что культурная девушка Марет и семейные заботы отвлекут, прогонят тоску.

Не отвлекли, как Юри ни старался. Ремонтировал, красил, штукатурил, крышу перекрыл. Дом. Летом отдыхающих пустили– деньги пошли. Марет вещи любила, культуру быта. Культурная девушка. Умела дорого одеваться. А детей не хотела, говорила – рано.

Нет, она и Юри покупала вещи: свитер купила, кожаный пиджак, джинсы – Юри у нее выглядел тоже вполне культурно.

Когда Юри ушел обратно к матери, Марет сильно-то не огорчилась: ушел и ушел. Вернется, куда денется!

Юри и вправду возвращался время от времени, а потом опять уходил и тосковал все больше. И Таймыр уже казался ему землей обетованной, и странное любовное приключение без любви подернулось романтической дымкой, и он стал думать, что зря тогда не «продлился», может быть, и возникло бы это воспетое известными певцами чувство, которого он, к сожалению, не изведал, но к которому стремился всей душой.

Одним словом, Юри снова завербовался на Таймыр.

Опять была зима, опять «мело, мело по всей земле, во все пределы». Юри нашел в сенцах веничек, обил с себя снег. В голове билась подхваченная недавно песня:

«Ты прими мою голову, милая,
Положи на высокую грудь…»

Постучал нерешительно, потом – погромче, дыхание перехватило от волнения. «Вот и любовь, – мелькнуло. – Вот и она».

Дверь распахнулась широко. На пороге стоял здоровенный парень в спортивном костюме и домашних тапочках.

– Влип, – подумал Юри.

– Вам кого?

– Да вот… Иру… Тут жила раньше…

– Ира! – заорал парень, – к тебе!

– Что же будет, – лихорадочно думал Юри, – что говорить-то? Этот – наломает!

А Юри драку не любил. Что не любил, то не любил. И тут он увидел Ирину. Как увидел, так и обомлел, как говорится, потерял дар речи. Не потому что – хороша была, женственная, чуть располневшая, в ярком заграничном халате, а потому что к ноге ее прижалась девочка – годовалочка, пухлая, беловолосая, в стираном байковом платьице, коричневых колготках в рубчик – прижалась и смотрела на Юри с любопытством ясными, как у матери, глазами. И Юри твердо решил ничего не говорить, стоять и ждать развития событий. Да и захотелось бы – не смог – потерял, как было сказано, – дар речи, ощущал только сухость во рту, и все.

А Ира закричала радостно:

– Юри!

И еще радостнее:

– Вася! Это и есть Юри Ули из Пярну, Катькин папаша!

– Вот как! – захохотал Вася. – Так чего ж ты молчал! Заходи, давай, раздевайся!

И крепко пожал Юри руку.

Пронесло!

А Вася и бутылку достал, и закуска, естественно, нашлась в семейном-то доме, и пошло застолье, и Юри дали девочку подержать, она сначала испугалась, потом привыкла, ползала по нему, теребила воротник, слюнявила шею.

– Чувствует, от кого произошла, – смеялся уже захмелевший Вася. – Ну, будем. За тебя. Хорошую девку сделал. Потом Вася сказал: