Военно-эротический роман и другие истории

– А чай с вареньем?

Тут Игорь понял, что его просто-напросто зовут в гости. Он подумал, что нехорошо идти в гости с пустыми руками.

– Может быть, зайдем в гастроном?

– Ну, что вы! Ничего не надо. Все есть.

Идти было далековато, действительно, холодало. Белла Циденжапова сильней прижалась к согнутой кренделем руке. Даже через мех и шкуру он чувствовал ее бюст. А может быть, ему это только казалось?

– Почитай мне, Игорь. Ты можешь читать на ходу? Что-нибудь очень личное, а?

Игорь вспомнил стихи об одиночестве, которые написал во времена матросской службы. Были там такие строки:

Я теперь, как отвязанный плотик.
Одинок, сам себе не нужен.
Одному одинаково плохо —
Океан вокруг, или лужа.

Кинотеатр. Стою у витрины

И разглядываю картинки.
И, как будто меня половина.
Или весь, но в одном ботинке.

И закон человеческой плоти,

И звучанье душевных гамм
Гонят, гонят несчастные плотики
К берегам.

Игорь хотел начать следующее стихотворение, но женщина крепко сжала его руку, и он понял, что не надо. Некоторое время шли молча. Потом она сказала:

– Это лучшее, что я сегодня услышала. «И как будто меня половина. Или весь, но в одном ботинке…» Как это точно. По душе.

– Вам понравилось? – оживился поэт.

– Да-да, понравилось. Я предлагаю перейти «на ты». Ведь, мы в какой-то мере коллеги. Я тоже пишу стихи. Вот, например. Она откашлялась и зачем-то вытерла варежкой рот:

Как мне трудно удержаться на краю,
Из последних сил на цыпочки встаю.
Кто бы спел сейчас мне «баюшки-баю»
И к груди прижал головушку мою…

Это было так неожиданно: невозмутимая, как Будда, восточная женщина вдруг превратилась в русскую бабу, сладкую и несчастную… Она замолчала, не стала продолжать. Как-то само получилось, Что Игорь действительно прижал к груди поникшую головушку и осторожно поцеловал опущенные веки.

Ах.

– Вы… ты – настоящий поэт.

Если в женщинах Игорь не очень разбирался, то в стихах… По крайней мере, был уверен, что всегда отличит поэзию от пустого набора слов.

Мгновение отлетело, и они пошли дальше.

– Господи, – проговорил Игорь. – Я-то распетушился, а тут… Почитай еще, пожалуйста.

– Почитаю. Только не свое.

– Почему же?

– Такой хороший вечер, что хочется очень хороших стихов.

Это немного озадачило. Опыт литературных объединений подсказывал, что каждый стихотворец как раз свои стихи и считает самыми хорошими. А тут..

Белла Цыденжаповна опять притронулась варежкой ко рту и начала, волнуясь, читать изумительные стихи пронизанные таким накалом страсти, что ее слушатель буквально оторопел. Закончив, она замолчала, шла молча, опустив голову. Поэт тоже молчал. Он был способным человеком, но пока что мало образованным. Поэтому тщетными были его усилия вспомнить автора этих пронзительных строк. Не совсем, впрочем, неизвестных, знакомых, знакомых! Например, выражение «провода под током» он точно слышал в одном докладе на литературном семинаре. Спросить, чьи же это стихи, было стыдно, и он совершенно искренне попросил:

– Еще…

Она задумалась. Потом остановилась и продекламировала еще более страстное стихотворение сверля его своими монгольскими зрачками, которые утратили непроницаемость, – на смену ей пришла жгучая искристость. Игорь пришел в сильное волнение. Последние строчки, призывающие к любовному общению, произнесены были с явным вызовом. И он принял этот вызов. Обнял женщину, и она его обняла. Тут уж вспомнились слова о ладони, которую следует снять с груди. С мужской? С женской? И накатила шальная мысль: «Чтобы снять, надо сначала положить!» И он положил свою руку на статную выпуклость, которую не скрывала даже дубленка. Рука, в общем, ничего не ощутила, но от того, что она лежала на запретном месте и ее не отвели в сторону, Игоря пробрала легкая дрожь.

Руку греешь? – спросила усмехнувшись, Белла Цыденжаповна. – И проговорила, перейдя на шепот (хотя кто мог их услышать на пустынной улице?):

– У нас так не греются У нас – вот так. Сними перчатку.

Снятие перчатки заняло не более трех секунд, и ровно столько времени понадобилось Белле Цыденжаповне, чтобы что-то расстегнуть на себе, какие-то крючки и пуговицы, и рука молодого человека в мгновение ока оказалась у нее за пазухой. Большая, податливая грудь оказала ей теплый прием, в ушах у него зазвенело, и сквозь этот звон донеслось:

– Вот так у нас греют!

Но продолжалось это недолго: ведь был холодный вечер, валил снег, и вскоре они уже бравенько шагали, слегка наклонившись вперед, навстречу затевающейся метели, шагали, связанные теперь общей тайной и общими – что греха таить! – намерениями.