Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

Таким образом, с весны 1915 г. пользоваться стационарными помещениями для организации богослужения становилось все труднее. В 1916 г. служить приходилось «и в помещении вокзала, и на открытом воздухе, и в палате госпиталя, и даже под крышей сарая»[590]. Солдаты нередко принимали деятельное участие в сооружении временных церквей, приспосабливая под них крытые землянки. Офицеры тоже позитивно относились к импровизированным местам богослужения[591].

Платить за устройство походного храма, за материал и работу приходилось из собственного кармана, «экономических или артельных сумм». Сооружение церкви требовало довольно длительного времени – до 50 дней. В 1916 г. священник Хрисанф (Григорович) опубликовал в журнале «Вестник военного и морского духовенства» статью об опыте устройства походной церкви при госпитале, в которой подробно описывал, как за двадцать дней при затратах в 55 рублей построить церковь и иконостас[592].

Вопрос об организации места богослужения – далеко не праздный и не формальный. Война изменяла сознание ее участников. Чувство незащищенности и близости смерти многократно усиливало религиозность. Священники отмечали, что накануне боя солдаты обращались к ним значительно чаще, просили исповедовать и благословить. Страх заставлял искать утешения в Боге. Вместе с тем молитва под открытым небом, столь умилительно описывавшаяся священником Гр. Кормазиным[593], вовсе не напоминала солдатам «первых христиан». Молебен под дождем еще более усугублял подавленность[594]. Собственно, об этом говорил Х. Горбацевич, когда объяснял, что солдатам «более привычна» церковь с алтарем, даже если она устроена в палатке. Священник Д. Чирский пояснял, что обходиться без церкви ему удавалось только в летнее время – с наступлением холодов потребовалось найти какое-нибудь помещение. Собрав из добровольных пожертвований и из церковного дохода сумму в 700 рублей, он сам составил чертеж храма и отправился в Петроград, где на фабрике Генриха Иоганна Кебке была по его чертежам изготовлена церковь-палатка для полка[595].

Экстатическое отношение к храму усиливалось по мере отступления из Галиции: повсюду были разрушенные, оскверненные церкви – и униатские, и католические, и православные. Поругание храмов, уничтожение икон воспринимались современниками как материализация античеловеческой сущности войны[596].

29 января 1915 г. Государственная дума «признала необходимым, чтобы при Министерстве иностранных дел была учреждена Следственная комиссия для рассмотрения нарушений германцами, австрийцами и турками международного права, правил и обычаев войны» под председательством барона Нольде, а позже – под председательством сенатора Кривцова[597]. Среди преступлений против международного права, расследуемых комиссией, были названы насилие и жестокость по отношению к мирному населению занятых областей, бесчеловечность в обращении с ранеными и больными воинами, попавшими в плен, осквернение церквей[598]. Сведения об осквернении икон и святынь, выявленные комиссией, были опубликованы в 1916 г.[599]. Еще больше страшных подробностей печаталось в «Вестнике военного и морского духовенства».

Чаще всего церкви занимались под конюшни или под казармы[600]. И хотя с точки зрения Церкви это было осквернением храма, в обстановке войны на бытовом уровне это могло так не восприниматься. Однако имели место и случаи сознательного осквернения и поругания икон. Например, упоминались факты, когда иконы были исколоты штыками и саблями, расстреляны и брошены в навоз[601].

Особенно впечатляющий акт вандализма произошел в местечке Рачки близ Августова, где «исполняющий обязанности младшего дивизионного врача Николай Павлович Студенцов нашел среди двора, прилегающего к зданию бывшего русского лазарета пограничного полка, икону Христа Спасителя»[602]. Так обходились с местами богослужения и православными святынями австрийцы.

Но в феврале 1917 г. так же цинично поступали с собственными храмами уже русские солдаты и офицеры[603]. Причин тому множество. О них подробно говорится в статье А. А. Кострюкова[604]. В частности, автор отмечает ограничение в 1917 г. численности военного духовенства[605] о. протопресвитером, отсутствие возможности вести внебогослужебные беседы с солдатами.

Проводить богослужения в 1917 г. становилось практически невозможно. Как отмечал священник Дмитрий (Полянский) 19 сентября 1917 г., на богослужении бывает очень мало людей, при этом приходят те, которые стремятся вызвать священника на какой-либо инцидент[606]. Усталость от войны, влияние пропаганды, наконец, отречение государя внесли смятение в умы. Молитвенному настроению препятствовало также отсутствие узнаваемого храма. Оборудованные для богослужения стационарные помещения уже были отняты у священников и приспособлены под другие нужды либо разграблены и разрушены, и даже при желании прийти помолиться сделать это было негде.