Военные мемуары. Спасение, 1944–1946

С крахом Германии, за которым вот-вот должен был последовать разгром Японии, Соединенные Штаты погружались в своего рода политический вакуум. Война диктовала им их планы, действия, соглашения. Но мир менялся коренным образом и с невероятной скоростью. Америка, единственная великая держава, не пострадавшая от войны, должна была взять на себя долю ответственности за мирное обустройство жизни на земле, так же как она взяла, в конце концов, свою долю ответственности за исход войны, приняв участие в вооруженном конфликте. Но вот она столкнулась с конкурирующей державой, имеющей свои национальные и идеологические интересы и не уступающей ей в силе. Оказавшись лицом к лицу с СССР, она спрашивала себя, что ей делать, какую проводить внешнюю политику, каким народам предоставлять помощь. Занять прежние изоляционистские позиции она уже не могла. Но великая, к тому же не пострадавшая от войны и умножившая свою мощь держава, несомненно, должна была проводить великую политику со всеми вытекающими отсюда трудностями и осложнениями.

В таких условиях было совершенно естественным, что Трумэн спешил прощупать Францию. Наша страна, несмотря на пережитые испытания, оставалась на европейском континенте единственной достойной проводить западную политику. Она, к тому же, сохранила свои огромные владения в Африке, ее суверенная власть распространялась вплоть до территорий, расположенных в Америке и Океании, она не покинула Ближний Восток и ничто не мешало ей вернуться в страны Юго-Восточной Азии. Если Соединенные Штаты собирались утвердить мир на земле, если они выступали за баланс сил, тем более если речь шла о собственной защите от военной угрозы, обойтись без Франции они не могли.

Именно поэтому уже в конце мая, приняв Жоржа Бидо, которого конференция в Сан-Франциско привела в Америку, Трумэн просил его передать мне, что нам с ним есть о чем поговорить. Я дал положительный ответ и даже предложил ему встретиться во Франции, если такой вариант его устроит. В противном случае, я готов был навестить его в США. Но поскольку уже встал вопрос о Потсдамской конференции, я сообщил американскому президенту, что, «учитывая реакцию французского общественного мнения, его поездка в Париж или моя в Вашингтон не может иметь места ни непосредственно до, ни непосредственно после встречи, которую «тройка» проводит в мое отсутствие». Трумэн понял, что ему действительно лучше не останавливаться в Париже по пути в Берлин или из Берлина. Он отправил мне 3 июля телеграмму с предложением, чтобы «наша встреча состоялась в конце августа в Вашингтоне». Я ответил: «Принимаю с большой радостью Ваше любезное предложение…»

Я вылетел из Парижа 21 августа в сопровождении Бидо, Жюэна, Палевски и нескольких дипломатов. Проделав путь через Азорские и Бермудские острова, мы прибыли в Вашингтон во второй половине дня 22 августа. На аэродроме нас встречали государственный секретарь Бирнс[106], генерал Маршалл, г-н Кэффри в окружении официальных лиц, массы журналистов и любопытных. До самого Белого дома толпы американцев бурно приветствовали французского гостя. Сразу же началась серия переговоров вперемежку с банкетами и приемами. На одной из церемоний я вручил орден Почетного легиона генералам Маршаллу, Арнольду, Сомервеллу[107], адмиралам Кингу и Лиги. Последний, правда, принял из рук де Голля награду довольно прохладно. Участвуя в Вашингтоне в таких же церемониях, как и год назад, выслушивая слова тех же министров, руководителей, чиновников, отвечая на вопросы тех же журналистов, я мог убедиться, насколько за годичный отрезок времени Франция выросла в глазах мирового общественного мнения. В мой первый приезд на нее смотрели как на загадочную пленницу, а сегодня — как на раненую, но одержавшую победу великую союзницу, без которой не обойтись.

Несомненно, таковой была и точка зрения Трумэна. Семь часов кряду в течение трех дней — 22, 23 и 25 августа — мы вели с ним беседы, в которых принимали участие два министра, Джозеф[108] Бирнс и Жорж Бидо, и два посла, Джефферсон Кэффри и Анри Бонне. Трумэн держался просто и оставлял впечатление делового, практичного человека, далекого от абстрактных идей отвлеченного идеализма, которые развивал в этом же кабинете его знаменитый предшественник. Новый президент отказался от планов мировой гармонии и считал, что впредь все определяется соперничеством между свободным и коммунистическим мирами. Главное, по его мнению, заключалось в предупреждении межгосударственных споров и революционных потрясений во избежание перехода на коммунистические позиции свободных стран.