Военные приключения комендора-подводника старшины Дерябина

– Так и покатил Стёпка Дерябин, названный Акимов до самого Байкала…Вручили ему документы, паёк на две недели и солдатское одеяло: ночи становились всё холоднее. Паспорта должны были собрать ещё на станции. На одной из станций после Омска, где их загнали в отстойник, хотел сбросить письмо. Но его предупредил старшой Осип Неведров: «Ты мне, паря, мозги не вихляй! То у него фамилия не та, то паспорта нету, а тут письмо удумал слать. Ещё сунешься без спросу – сдам в ОГПУ! А не то гляжу: чёй-то он у дверей трётся?»

Днём всё более хотелось поглядеть на проходящие города и сёла, леса и поля. Но злюка Неведров не спускал с него глаз. Но Алексей всё-таки стоял у раздвинутой двери, облокотясь на широченный брус. Ночами снилась мать, завод, Волга…Потянулась тайга. Слово для парня малознакомое. А реки пугали своей быстриной и полнотой: Обь, Енисей, Ангара, прямо чудеса в берегах и дно видно до каменьев! А на станции Слюдянка, пропахшей копчёным омулем, его встретил здоровенный детина со смоляной бородой и в брезентовом рыбацком плаще. Вышедшему Неведрову незнакомец сунул в нос какой-то документ и буркнул: «Который?» Старший Неведров сверил документы и последний раз зло зыркнул глазами в сторону Алексея – Степана: «Вот энтот! Забирай.» Бородач в ответ не сказал ничего, а лишь махнул рукой: идём, дескать, со мной. По дороге добавил: «Нил Аркадич я… Грачёв!»

«Вот и всё! Нету теперь Дерябина Степана. А как отписать об этом мамке?! Ведь усохнет, а то и помрёт с горя!» – так думал Степан, следуя бог весть куда и надолго. А на берегу у пристани их ждал баркас. Занялся встречный ветер «баргузин», всё выше задирая форштевень посудины. Брызги золотом сверкали на солнце. Ветер крепчал. Бородач стоял как исполин у руля. Натужно тарахтел двигатель. Порой казалось, что волна и вовсе опрокинет баркас вместе с его пассажирами. Нос судёнышка взлетал куда-то к зениту.

Пропали берега, начало темнеть. Перекрывая рёв ветра и грохот волн Грачёв проревел басом из-под капюшона: «Миль через десять будет Посольское! К ужину будем.»

Мать Степана Авдотья просидела дотемна, ожидая сыночка. Не один платок о слёзы вымочила. Пошла по дружкам Стёпкиным: может чего скажут. Те и рассказали, чего видели. Да и что там можно было разглядеть. Разве что, как какой-то детина подсаживал Стёпку в вагон. А может и не Стёпку. И пошла Дуся к своему опустевшему дому, шатаясь от горя и рыданий. А пополудни пришли с завода попроведать: не заболел ли? Известие всех озадачило. В райкоме комсомола лишь развели руками. Пошли месяцы, но от Стёпушки весточки так и не было. Да и могла ли представить Авдотья, что нетушки теперь никакого Дерябина Степана, а трудится где-то на диком бреге Байкала Аникин Алексей. Скоро и сам Степан привык к новому имени и фамилии.

Глава 9 Мир Байкала

Расчудесное лето на Байкале. Алексей, случись часок, либо на заре, пока спят, – рыбачил. Ведь вырос с рекой у порога. Но то река, а здесь – море разливанное! Дух захватывает! Но больше новоявленный Аникин бегал к перекату, что у устья Ангары. Их посёлок исследователей рыбных промыслов и «кудесников погоды» был километрах в полутора от села Лиственничное. Кто только сюда не наезжал! Единожды судьба свела Алексея с настоящим профессором. Тот даже попросил сводить его порыбачить хариуса. Назвался вроде как Васильевым Николаем Фомичём. Но Нил Аркадьевич упредил, что «сей товарищ, учёный муж из самой Москвы, так что уважь человека!» А чего бы и не уважить! Милее для Алёшкиной души дела, нежели ловля хариуса на свете просто не было.

Наш рыбак освоил не менее пяти способов ловли этой красивейшей и сильной рыбы. А ранним летом, по холодной воде, пока не зацвёл Байкал, рыба вела себя очень даже активно: практически любая. Но по красоте ловли рыбалка на хариуса не могла сравниться ни с какой другой рыбой. А Николаю Фомичу Алексей преподал наикрасивейшую из всех освоенных: в наплав с подсечкой над перекатом. Местные называют этот или наподобие метод «санками». А то может ещё как кому в голову взбредёт. Но суть-то в том, что мушка или личинка комара как бы порхает над водой в брызгах переката. Всё это расцвечивается драгоценными бриллиантами брызг на солнце. А по всему беснующемуся перекату возникает не менее десятка радуг. И вот, словно молния, из прозрачного хрусталя волн стремглав вылетает изумрудное серебро тела хариуса…Рыбак, поражённый действом, оказывается на грани божественной эйфории…

К обеду садок был доверху заполнен, укрыт, повязан и притоплен в прохладе прибрежных волн. Лёша ещё накануне между поклёвками насобирал прокалённого на солнце кедрового плавника. Костерок занялся сразу и принялся лизать пламенем прибрежную гальку. В чаще у берега вырезал рогульки под котелок. Крупа, черемша, картошка и чабрец – чабер или богородская трава сделали уху из хариуса неотразимой и божественно вкусной, по-ресторанному пряной.