Военный переворот (книга стихов)

Негромкий перестук, текучий мокрый блеск

Фар, первых фонарей, миганье светофора,

Роенье тайных сил, разбуженных весной:

Так дышит выздоравливающий больной.

Спи! Минул перелом; означен поворот

К выздоровлению, и выступает мелко

На коже лба и щек уже прохладный пот

Пот не горячечный. Усни и ты, сиделка:

Дыхание его спокойно, он живет,

Он дышит, как земля, когда растает лед.

...О, тишь апрельская, обманчивая тишь!

Работа тайных сил неслышна и незрима,

Но скоро тополя окутает, глядишь,

Волна зеленого, пленительного дыма,

И высохнет асфальт, и посреди двора

По первым классикам заскачет детвора.

А следом будет ночь, а следом будет день,

И жизнь, дарующая все, что обещала,

Прекрасная, как дождь, как тополь, как сирень,

А следом будет... нет! о нет! начни сначала!

Ведь разве этот рай - не самый верный знак,

Что все окончиться не может просто так?

Я знаю, что и я когда-нибудь умру,

И если, как в одном рассказике Катерли,

Мы, обнесенные на грустном сем пиру,

Там получаем все, чего бы здесь хотели,

И все исполнится, чего ни пожелай,

Хочу, чтобы со мной остался этот рай:

Весенний первый дождь, весенний сладкий час,

Когда ещё светло, но потемнеет скоро,

Сиреневая тьма, зеленый влажный глаз

Приветствующего троллейбус светофора,

И нотная тетрадь, и книги, и портфель,

И гаммы за стеной, и сборная модель.

1988

3. Октябрь

Подобен клетчатой торпеде

Вареный рыночный початок,

И мальчик на велосипеде

Уже не ездит без перчаток.

Ночной туман, дыханье с паром,

Поля пусты, леса пестры,

И листопад глядит распадом,

Разладом веток и листвы.

Октябрь, тревожное томленье,

Конец тепла, остаток бедный,

Включившееся отопленье,

Холодный руль велосипедный,

Привычный мир зыбуч и шаток

И сам себя не узнает:

Круженье листьев, курток, шапок,

Разрыв, распад, разбег, разлет.

Октябрь, разрыв причин и следствий,

Непрочность в том и зыбкость в этом,

Пугающие, словно в детстве,

Когда не сходится с ответом,

Все кувырком, и ум не сладит,

Отступит там, споткнется тут...

Разбеги пар, крушенья свадеб,

И листья жгут, и снега ждут.

Сухими листьями лопочет,

Нагими прутьями лепечет,

И ничего уже не хочет,

И сам себе противоречит

Мир перепуган и тревожен,

Разбит, раздерган вкривь и вкось

И все-таки не безнадежен,

Поскольку мы ещё не врозь.

1989

* * *

"Быть должен кто-нибудь гуляющий по саду,

Среди цветущих роз и реющих семян."

(Н. Матвеева)

Сырое тление листвы

В осеннем парке полуголом

Привычно гражданам Москвы

И неизменно с каждым годом.

Листва горит. При деле всяк.

Играют дети, длится вторник,

Горчит дымок, летит косяк,

Метет традиционный дворник.

Деревьям незачем болеть

О лиственной горящей плоти.

Природе некогда жалеть

Саму себя: она в работе.

Деревья знают свой черед,

Не плача о своем пределе.

Земля летит, дитя орет,

Листва горит, и все при деле.

И лишь поэт - поскольку Бог

Ему не дал других заданий

Находит в их труде предлог

Для обязательных страданий.

Гуляка праздный, только он

Имеет времени в достатке,

Чтоб издавать протяжный стон

Об этом мировом порядке.

Стоит прощальное тепло,

Горчит осенний дым печальный,

Горит оконное стекло,

В него уперся луч прощальный,

Никто не шлет своей судьбе

Благословений и проклятый.

Никто не плачет о себе.

У всех полно других занятий.

...Когда приходят холода,

Послушны диктатуре круга,

Душа чуждается труда.

Страданье требует досуга.

Среди плетущих эту нить

В кругу, где каждый место знает,

Один бездельник должен быть,

Чтобы страдать за всех, кто занят.

Он должен быть самим собой

На суетливом маскараде

И подтверждать своей судьбой,

Что это все чего-то ради.

1992

ПОЭМЫ

ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ ВАСИЛЬЯ ЛЬВОВИЧА

"Это не умирающий Тасс,

а умирающий Василий Львович."

(Пушкин,

заметки на полях "Опытов" Батюшкова)

...Он писал в посланье к другу:

"Сдавшись тяжкому недугу,

На седьмом десятке лет

Дядя самых честных правил,

К общей горести, оставил

Беспокойный этот свет.

Вспомни дядюшку Василья!

Произнес не без усилья

И уже переходя

В область Стикса, в царство тени:

"Как скучны статьи Катени

На!" Покойся, милый дя

дя!" Но чтоб перед кончиной,

В миг последний, в миг единый

Вдруг припомнилась статья?

Представая перед Богом,

Так ли делятся итогом,

Тайным смыслом бытия?

Дядюшка, Василий Львович!

Чуть живой, прощально ловишь

Жалкий воздуха глоток,

Иль другого нет предмета

Для предсмертного завета?

Сколь безрадостный итог!

Впрямь ли в том твоя победа,

Пресловутого соседа

Всеми признанный певец,

Чтоб уже пред самой урной

Критикой литературной

Заниматься, наконец?

Но какой итог победней?

В миг единый, в миг последний

Всем ли думать об дном?

Разве лучше, в самом деле,

Лежа в горестной постели,

Называемой одром,

Богу душу отдавая

И едва приоткрывая

Запекающийся рот,

Произнесть: "Живите дружно,

Поступайте так, как нужно,

Никогда наоборот"?

Разве лучше, мир оставя,

О посмертной мыслить славе

(И к чему теперь оне

Сплетни лестные и толки?):

"Благодарные потомки!

Не забудьте обо мне!".

Иль не думать о потомках,

Не печалиться о том. Как

Тело бренно, говоря

Не о грустной сей юдоли,

Но о том, как мучат боли,

Как бездарным лекаря?

О последние заветы!

Кто рассудит вас, поэты,

Полководцы и цари?

Кто посмеет? В миг ухода

Есть последняя свобода:

Все, что хочешь, говори.

Всепрощенье иль тщеславье

В этом ваше равноправье,

Ваши горькие права: