Воевода

— Так и приносят-то, Михайло, о том не беспокойся. Не гляди, что снегом занесены. Причалы ныне, может, и пустуют-то, ан тракт, сам видел, накатан. Че ни седьмица, путники богатые али люди торговые с дорогим товаром сюда добираются-то, за перевоз звонким серебром платят. Прибыток, статься, и небольшой, да надежный.

— Коли рисковать не хочешь, купец, — пожал плечами Острожец, — тогда продай кочи. На себя все страхи заберу.

— Кочи бы я, может-то, и продал, — сказал северянин. — Будет лес — заместо старых новые настругать недолго. Да вот кормчего-то хорошего из бревна не вырежешь, кормчего-то сорок лет растить надобно, ан еще неведомо, каковым станет. Научится море чувствовать — али токмо по спискам отцовским мимо берегов ползать сможет? Без кормчих любые ладьи лишь на дрова годятся. Кормчих же тебе отдать больно дорого-то выйдет. Коли не вернутся, мне тогда разве в монастырь-то уйти останется, грехи пред семьями их замаливать.

— Хочешь сказать, три сотни ватажников, что сюда больше месяца через земли ледяные шли, ныне из-за сумнений твоих назад повернуть должны? Трудно им такое сказать будет, — задумчиво произнес Острожец. — Могут обидеться…

— Ты, на-ко, угрожаешь мне, Михайло? — остановив плетение, поднял голову северянин.

— Нет, Игнатий. Это я так, грущу. Не понимаем мы друг друга. А ведь так хочется добром все решить. Хватит уже цену набивать, друже. Скажи прямо, сколько ты за кочи свои с командами просишь? Письмо тебе закладное напишу, и оба довольны останемся.

— Ужа заместо серебра звонкого ты теперь пустую грамотку предлагаешь?

— Ты шути, да палку-то не перегибай! — повысил голос Острожец, мгновенно став из ласкового собеседника суровым мужем. — Наш род в Ивановском сто вторым коленом уже стоит, и еще ни разу никто в бесчестности нас не обвинял! Даже если меня завтра море сожрет, по отписке моей серебро в любой час завсегда отпустят без единого промедления! Цену свою говори, Игнат, и покончим с этим!

— Не так просто с сим определиться-то, Михайло, — в задумчивости вернулся к плетению сети Трескач. — И тебя обидеть, прямо молвлю, не хочется. И самому без дела остаться-то не с руки…

Тут внезапно распахнулась дверь, и в облаках белого пара в дом вломились сразу полтора десятка человек как безусых юнцов, так и мужиков с заиндевевшими бородами. Меховые куртки и штаны, сшитые с сапогами из оленьей кожи в единое целое, выдавали в них местных жителей — на Большой земле никто и нигде так не одевался.

— Атаман ватажный-то у тебя, сказывают, Игнатий? Верно-то?

— Здесь я… — проснувшись от шума, сел на полатях Егор, глядя на незнакомцев сверху вниз и пытаясь незаметно нащупать в складках шкуры пояс с оружием. — Чего надобно?

— Челом тебе бьем, атаман! — Мужики один за другим скинули шапки. — Возьми-то нас в ватагу свою! Честь по чести служить-то тебе будем, любую волю исполнять станем, ровно отцовскую! Не гляди, что не воины. Храбрости любому-то из нас не занимать, море Ледовитое трусов не носит. А гарпуном из нас каждый гусю-то в гузку со ста шагов попадет.

— На-ко Клим! Волох! Гагар! — в изумлении поднялся со своего места северянин. — Вы, никак, обезумели-то все разом? О, проклятие… Да вы пьяны!

— Они Упсалу-то брать идут, кормчий! Саму Упсалу свейскую! За един поход каждый-то больше серебра поимеет, нежели мы всем обществом за всю жизнь добываем! — перебивая друг друга, горячо заговорили северяне. — Богачами знатными-то враз станут!

Похоже, попировавшие после бани ушкуйники провели среди местных обитателей неплохую «воспитательную работу». Похвастались своей веселой жизнью, про неудачи умолчав, а успехи и доходы приукрасив, насколько совести хватило.

Причем с совестью у речных разбойников, как известно, не очень…

— Пожалуй, кормчих я себе как-нибудь найду, Игнат, — нагло осклабился Михайло Острожец. — Мне бы теперь токмо кочами разжиться, об остальном не беспокойся.

— Леш-ш-шой… — не выдержав, аж зашипел на своих земляков Трескач. — О добыче-то они вам, стало быть, сказывали? А о виселице-то для татей, случайно, не помянули? Чем они с кочей наших-то воевать намерены? Нет? Так спросите, олухи-то! Скажи нам, атаман, как мимо Стекольны-то к Упсале прорываться намерен, ничего, однако, окромя луков и гарпунов-то, не имея? Свеи в ту крепость и самострелов, и пушек огненных немало ужо понаставили-то. Этаких бахвалов токмо и ждут.

— Стекольна? — удивился Егор, спрыгнув с полатей с поясом в руке. — То есть Стокгольм? А его разве уже построили?

— Ужа-то, вы это видели?! — всплеснул руками северянин. — Незнамо куда с сотней хвастунишек-то рвется и ни о чем даже-то не спрашивает! Да Стекольну еще ярл Биргер отстроил, дабы озеро-то Меларен от набегов русских оборонить. С тех самых пор до Упсалы еще никому-то добраться не удавалось.

— Михайло, я же спрашивал, где сейчас у свеев столица? — попытался разобраться в этой несуразности князь Заозерский. — И ты мне сказал…