Воевода

Заворочавшись в постели, Егор застонал, присел, пошарил рукой по сундуку, нащупал крынку с квасом, поднес к губам. Жадно отпил примерно треть и с облегчением откинулся назад:

— Что за странная чертовщина? Пили вроде одно только пиво. Вода водой. А во рту — сушняк, словно седьмицу одною воблой питался!

— Не токмо пиво, — ехидно припомнили ему. — Еще вино пили немецкое и испанское, аква виту голландскую по деньге за глоток, стоячий мед и сидр яблочный из Путивля стольного зимой завезенный.

— Михайло? Ты здесь? — прищурился на новгородского купца Егор.

— А где же мне еще быть, княже? — пожал плечами Острожец. — Вроде как я ватагу твою в набег новый снаряжаю. Посему дела все мои токмо с тобой и связаны.

— Я сейчас встану… — простонал Егор и попытался сесть. — О, Господи, это сколько же мы вчера выпили?

— Ну, не столько выпили, сколько людей добрых напоили, — безмятежно откинулся к стене сидящий на окованном железными полосами сундуке Михайло Острожец. — Кормчих русских напоили, что о пошлине сговариваться приплыли, соль вареную из Русы мимо Новгорода возить. Купцов басурманских напоили — поначалу силком, а опосля, когда ты Хайяма им по памяти читать начал и на пророка магометянского ссылаться, то вроде как и смирились. Потом же, опоив до бесчувствия, вы их всех в истинную веру окрестили и о том на торге оповестить не поленились. Отца Георгия, кстати, тоже вы напоили, ибо поначалу он басурман бесчувственных причащать отказывался. Опосля же он по наущению твоему анафему всем монголам объявил, и тем, кто сии проклятия опосля с паперти во весь голос кричал, тому вы по ковшу рейнского вина наливали. Кто, кстати, монголы сии есть, столь тебе ненавистные? Не первый раз ты про них слова нехорошие сказываешь.

— Наивная школьная мечта: разгромить их всех и извести под корень, — ответил Вожников. — Жалко только, что ни в Орде, ни на Руси никто про них ни слухом ни духом ничего не ведает. Даже в сказках не слыхивали. Надеюсь, больше мы ничего не учудили?

— Да в общем-то, нет, — пожал плечами купец. — Ну, юродивых поросятами жареными потчевали, на подворье московского митрополита на воротах крест православный дегтем нарисовали, на торгу у бабы какой-то выпустили курей, на продажу привезенных, и опосля по окрестным дворам ловили. Поймать не поймали, но поленницу у Путяты-кожевенника развалили, у соседа его как-то тес с ворот исхитрились снести и бочки со щукой соленой из амбара в Волхов укатили. Бабе, правда, опосля за птиц честь по чести заплатили, а бочки, тиной облепленные, я сегодня для похода купил. Путяте вы тоже рвались поленницу обратно собрать, но он отказался. Да так вежливо, что поленья по всей улице разбросал, пока в вас метился. А опосля ты в било на вечевой площади ударил и Новгород на войну великую супротив свеев призвал. Сказывал, крестьян они своих злобно тиранят, в рабстве беспросветном держат, а потому заступиться за несчастных надобно и свободу им принести. Короля свейского диктатором окрестил и сказывал, что он с султаном каким-то магометянским снюхался, Алкаидом по имени. Дескать, страшный это чародей и всех смертию извести желает. Из каких краев он, кстати, будет, княже? Первый раз о таком слышу….

— Ой, ё-о-о… — схватился за голову Егор. — Вот ведь позорище!

В его похмельной голове урывками стали всплывать воспоминания о том, какую горячую речь он толкнул с высокого помоста, крича, что, если в Швеции нет нефти, то это не значит, что в ней не должно быть демократии, заявлял, будто они нарушают правила свободной торговли и законы толерантности, а также припомнил ювенальную юстицию и то, что у них полиция детей у родителей отнимает и на рынке на органы продает. Крест Вожников, помнится, намалевал, чтобы не прослыть язычником, а бочки из амбара велел выкатить, потому как за них пегая курица спряталась, с белыми крыльями. Единственным светлым пятном в голове осталось только то, что пари у Никиты он все-таки выиграл. Половину бочонка за ночь и утро осушил досуха, да еще и водкой голландской запил.

— Блин, чтобы я еще хоть раз в жизни хоть один стопарик… — поморщился Вожников. — В общем, профукал я свой шанс, понимаю. Эта чертова пьянка ни к чему хорошему никогда не приводит.

— Как ты молвил? «Профукал»? — улыбнулся купец. — Хорошее слово, нравится. А погулял ты хорошо, молодец. Дело сделал зело полезное.

— Да? — изумленно навострил уши Егор.

— А как же! Теперича весь Новгород и окрест до Пскова, Корелы и Олонца убедился, что злата у вас в мошнах несчитано и слухи об успехах твоих не побасенка, а так оно и есть. Животы шелками заматываете, всласть едите, драгоценными винами отпиваетесь, золотом разбрасываетесь, не считая. Жизнь у вас сложилась ныне, самому Садко на зависть.

— А как же речь моя? Про нефть и шведов?