Воевода

— Так самое главное, княже, ты на площади вечевой все-таки сказал. Всем ватажникам своим баб пообещал, сколько захотят, и серебра от пуза. А коли так, то пойдут охотники за тобой без колебания. Хоть за смердов грязных, хоть против Алкаида магометянского, хоть за толерастию, хоть против Карла Двенадцатого, как ты отчего-то короля свейского Эрика Померанского нынешнего нарек. Sapiente sat[12], княже. Больше ничего никому знать и не надобно. Можешь у меня на подворье убедиться: сотен семь охотников за тобой уже подписалось. И ватажки ушкуйные с атаманами своими, и поодиночке люди на двор сюда забредают. Да еще трое людей торговых ко мне заходили, желают казной своей тебя поддержать. И даже не за долю, ибо я им на жадность сразу пеняю, а просто в рост за сам-три отдать.

— Стало быть, дело вырисовывается? — повеселел Егор.

— Мыслю я, это еще варяги из-за моря Русского[13], не подтянулись, скобари про зов твой пока еще не прослышали, из Ладоги тоже охотники наверняка придут. Сотен сорок или пятьдесят наберем наверняка, не сомневайся.

— А варяги — это кто? — услышал подозрительно знакомое слово Вожников.

— Так русские, — пожал плечами купец. — Они там у себя в Русе тем большинство живут, что соль из родников горьких варят. Потому в иных землях их варягами и кличут. Как вельчан — смолокурами, псковских — скобарями али вязьмичей — прянишниками. Они вроде как и не обижаются. А еще мне так кажется, и из Холмогор, и с Двины, и из Олонца люди подойдут. Вы ведь и там хорошо гульнули. Другим так пожить тоже хочется. К июню дружина будет княжеская, не беспокойся.

В это самое время на другом берегу могучего Волхова — раздавшегося из-за половодья до самых крепостных стен, утопив причалы, перехлестнув через мост и вычищая мусорные ямы по берегам, — в кремле, в толстостенных архиепископских палатах тот же самый вопрос обсуждали совсем другие люди, куда более разумные и могущественные, и облеченные немалой властью.

— И откуда он такой взялся, князь без роду и племени? — продолжал возмущаться перед земляками посадник от Плотницкого конца боярин Кирилл Андреянович, прохаживаясь между окнами. Был он тучен и высок, да еще и шубу носил свободную, с широкими плечами. Посему каждый раз, когда боярин оказывался перед слюдяным окошком — в палатах становилось сумрачно. — Не было никогда, а вчерась нагрянул, да сразу и нате вам: войну свеям разом учинил!

— Положим, не учинил, — ласково поправил его архиепископ Симеон, восседающий во главе стола в непривычно скромной монашеской рясе, — а токмо к походу призвал, за обиды отомстить да место заслуженное указать. Разве не верно то, что последнее время больно много они воли себе забрали? О прошлом годе набег учинили на соляные промыслы в Белом море и полтораста пудов выбеленного варкой товара в море опрокинули. Крепость свою Выборг в устье Вуоксы опять учинили поперек нашего желания, с рыбаками за промыслы драку по осени затеяли и семерых живота лишили, виру выплатить так и отказавшись.

— А разве поход на Упсалу, Кальмару и Борго, что он громогласно выкрикнул, то разве не война выйдет?

— Коли каженный набег или сечу порубежную из-за протоки удобной али ставней рыбацких за войну считать, так она у нас со свеями никогда и не прекращалась, — резонно ответил недавно избранный старостой от Загородского конца Никифор Ратибор, степенно оглаживая черную окладистую бороду. Шуба представителя купеческого сословия была отнюдь не дешевле боярской, а золотые перстни с самоцветами, пожалуй, что и подороже.

— Да вы никак за него заступаетесь? — возмутился боярин. — А то, что он гостей торговых египетских насильно окрестил, что ворота митрополиту дегтем измазал — это как?

Вдоль стола пробежал смешок. После того как князь Московский Василий, в отместку за отказ Новгорода кланяться митрополиту Киприану за судом и милостью, отловил семьдесят купцов и прилюдно четвертовал, отрубив сперва руки, потом ноги, а потом и головы, республика, избегая впредь подобного ужаса, главенство московской церкви признала. Однако любви к митрополиту учиненное зверство средь новгородцев отчего-то не прибавило.

Ну, а уж превратить сарацина в христианина — разве это грех? Это же князь Заозерский гостям заморским души, можно сказать, спас от геенны огненной!

— Купцы ганзейские разбойника этого требуют имать и казнить прилюдно либо им передать для суда справедливого, — остановившись, сплел пальцы на груди Кирилл Андреянович. — Уж больно разор великий их фактории ушкуйники князя этого самозваного учинили и обиду страшную. Король свейский Эрик Померанский тоже послов с жалобой прислал, и с тем же требованием. А еще он желает возмещение убыткам своим получить и пушки, татями захваченные, возвернуть обратно.

— Пусть он сперва за соль порченую серебро отдаст! — моментально возмутился купец Данила Ковригин, чьи предки поднимались до нынешних высот с печного промысла. — И ладьи уведенные!