Воевода

   — Это у него сейчас три сотни! — сказал Пушкин. — А сколько за ним ещё идёт? Мы же не знаем! Если бы государь внял моему прошению и армию прислал, тогда другое дело! А теперь только остаётся — садиться в осаду.

   — Ждать нечего! — не согласился Дмитрий. — Пока их мало, надо немедленно разогнать. Готовьте, головы, свои сотни. Сегодня же и выступим, встретим Лисовского как надо.

Головы, повеселев, поднялись.

   — Стойте! Куда? — заорал Пушкин. — Здесь я воевода, мне и командовать!

   — Здесь я — воевода! — хладнокровно и веско возгласил Пожарский. — Грамоту ты читал: государь меня прислал сюда, чтобы защитить Коломну, а главное — не дать ляхам отрезать путь хлебу из Рязани. А ежели мы за стенами укроемся, как раз дорогу-то и перекроют!

   — Нету в грамоте ничего, что тебя первым воеводой прислали! Я первый воевода! — орал Пушкин. — И никуда моих стрельцов не пущу. Разобьют их, как Коломну удержу? Ты с Лисовским ещё не сталкивался, вот и хорохоришься! Он тебе пёрышки живо ощипает!

Пожарский не привык сносить оскорбления. Он резко вскочил, сделал решительный шаг в сторону хозяина так, что тот испуганно отскочил в угол. Князь рассмеялся:

   — Ладно, сиди со своими стрельцами у печки, попивай винцо вместе с хозяйкой. Справлюсь и без тебя!

   — Куда это ты собрался? Своевольничать не позволю. Коль прислали мне на помощь, так и помогай город защищать.

   — А я это и собираюсь сделать! Только не за стенами. Надо Лисовского припугнуть, пока он силы не набрал.

   — Не пущу!

   — Только попробуй! — усмехнулся Пожарский, многозначительно положив левую руку на рукоять сабли, затем обернулся к лазутчикам: — А вы, ребята, за мной! Дорогу мне покажете!

Ещё раз смерив воеводу презрительным взглядом, он пошёл из горницы. Пушкин не осмелился его задержать, только тоненько выкрикнул вслед:

   — Всё государю-батюшке отпишу про твоё ослушание и недоумие!

К селу Высокому вышли окольной дорогой к рассвету. Двигались тихо, чуть поскрипывая по только что выпавшему снежку. Вдруг уже на самой опушке Пожарский услышал странный звук. Он остановил лошадь. Сомнений не было — вскрикнул и тут же затих грудной ребёнок. Он осторожно поехал на звук, увидел: что-то белое мелькнуло под ёлкой. Его опередил Ждан Болтин, метнувшийся туда.

   — Дура! — внезапно закричал он. — Что ты с ребёнком делаешь? Задушишь!

   — Чтоб не кричал, вдруг ляхи услышат, — ответил неестественно спокойный женский голос.

Ждан вытащил за руку упирающуюся, с распущенными волосами молодую женщину в одной полотняной рубахе. Другой рукой она прижимала платок, в котором был завернут младенец. Придушенный матерью, он еле-еле хныкал.

Пожарский участливо спросил:

   — Как ты здесь очутилась?

   — От ляхов убегла. Они по селу всех баб ловят, ни одну не пропускают!

   — Накиньте на неё что-нибудь и посадите в сани!

Лазутчики тем временем вышли к околице, помахали оттуда:

   — Ушёл Лисовский!

Деревня представляла собой страшное зрелище — от большой части домов остались лишь угли. У плетня окровавленные трупы мужиков, возле которых столпились воющие бабы.

Пожарский почувствовал, как в нём закипает ярость такой силы, что голову стиснуло будто калёным обручем. Опустив глаза, он глухо спросил:

   — Давно они уехали?

   — Как только светать начало.

   — Почему же мы их не повстречали?

   — А они не в Коломну, а к Тушину сразу подались. Бахвалились: деи, ещё вернёмся, людишек побольше наберём, тогда и Коломну возьмём.

   — С обозом?

   — Саней сто будет, всех наших мужиков с лошадьми занарядили, весь скот угнали...

   — Значит, далеко не ушли. Догоним! — твёрдо сказал князь.

Вдруг у Пожарского мелькнула неожиданная мысль. Он спросил лазутчиков:

   — А обогнать мы их не можем? Только чтобы незаметно?

   — Ежели лесом напрямки пойдём, а там через горушку, то сможем. Только пеши придётся идти, там верхом не проехать через бурелом.

Уговаривать никого не надо было. Все горели желанием побыстрее повстречать поляков.

...Отряд Лисовского, огибая невысокую, но длинную гору, растянулся почти на версту. Полковник оглянулся и самодовольно покрутил ус: «Добыча изрядная!» Впереди, где дорога снова уходила в лес, он увидел несколько всадников, скачущих навстречу.

«Не иначе царский гонец! — догадался Лисовский. В нём пробудился азарт охотника: — Попался, голубчик! Сейчас пощекочем тебе рёбра!»

Всадники тоже увидели польский отряд, на мгновение замешкались, затем повернули своих коней назад.

   — Гусары, за мной! — закричал Лисовский, ударив своего коня нагайкой по крупу. — Ату их, ату!

Отоспавшиеся всласть на крестьянских лавках гусары рванули за ним, а кое-кто резво начал обходить.

«Пусть разомнутся мальчики!» — добродушно ухмыльнулся Лисовский и только крикнул:

   — Гонец мне нужен живым!

Вся кавалькада углубилась в лес, оставив обоз плестись своим ходом под охраной небольшого числа жолнеров, удобно расположившихся на санях и играющих в зернь[88]. Когда и обоз полностью въехал в лес, перед передней лошадью вдруг с треском завалилась огромная сосна, перегородив дорогу. Не успели жолнеры очухаться от неожиданности, как из-за деревьев выскочили ратники с рогатинами. Пришедшие в себя мужики помогали вязать жолнеров.