Воин аквилы

– Ах, дядя, ты точно волхв и чародей! Как же сложно от тебя скрыть мои душевные и столь одурманивающие помыслы. Да, было ещё кое-что уже после мрачной беседы с сыном хозяина. Ты прав, дядя! Представляешь, мне посчастливилось познакомиться с очень интересной и благопристойной семьёй парфянского посла. Ах, какие удивительные и притягательные люди, оказывается, эти парфяне!

– Кто? Парфяне? О боги! Да, они люди весьма притягательные и, что самое страшное, очень обольстительные.

– Постой-ка, дядя! Ну зачем ты так?! Ты же ведь их не видел, а так ненавистно говоришь? Мне вот эта семья посла показалась весьма культурной, доброй и искренней.

– Эх, Владиус! Мальчишка ты ещё совсем. Вот то-то и оно, что тебе лишь всё показалось. Возможно, у парфян, и надо это всё же признать, есть и порядочные люди, знающие цену слову «честь». Вон, может, и эта самая семья посла, с коей ты познакомился, к ним может относиться. Такое допустимо, но ты же прекрасно знаешь, Владиус, что Парфия была, есть и будет историческим и самым принципиальным противником Рима на востоке. А это значит…

– Для меня, дядя, это ничего не значит. Слышишь, ничего! – вдруг, резко переменившись в лице, обронил Владиус и, немного успокоившись, продолжил: – Да, я знаю о Парфии много чего, но, с другой стороны, увидев вживую добрых и порядочных представителей этого народа, своего мнения и веры в то, что хрупкий мир и пусть и худая торговля между нашими народами продлятся как можно дольше, нисколечко не переменил и не утратил.

– Но это ты так сейчас заявляешь, пока свободен, молод и ещё совсем не ощутил и капли армейского духа в кровопролитном бою. А вот изменится ли твоё мнение потом, вот интересный вопрос. Хотя, знаешь, с твоими словами я соглашусь, в них есть зерно истины. По мне так тоже лучше торговать, чем воевать, ведь Риму и так хватает тысяч варваров, как на рейнских, так и на дунайских границах. Нечего ещё и восток будоражить. По крайней мере, для этого время ещё не пришло. Слушай, а ты как-то странно вдруг стал реагировать из-за этих всех парфян. Возможно, не иначе как в той посольской семье была девушка?! Предположу, дочь самого посла? И она тебе, что самое интересное, приглянулась?! А, да так и есть. Вижу, опять на меня скалишься. Напрасно, друг мой. Я ведь ни в коем разе не хочу тебя обидеть, а лишь только вовремя помочь.

– Помочь? В чём?

– В отсечении ложных путей и связанных с ними душевных мучений и страданий. Я же вижу, как у тебя сейчас глаза пылают, сынок. До званого ужина они так не горели. Ладно, уж поведай мне, как её зовут?

– Да, она, как ты правильно рассудил, и есть дочь того самого парфянского посла. А зовут её Илиана-Симин! Но мне нравится просто Симин.

– Ох, Владиус! Здесь, на этом званом ужине, было столько утончённых прелестных римлянок, а ты умудрился встретить и, что самое главное, чувством воспылать к одной-единственной молодой парфянке, – покачав недовольно головой, пробормотал Овидий.

В ответ юноша тут же в ответ сухо бросил:

– Да, здесь было много римлянок, но Симин сама ко мне первая подошла. Что же мне, надо было шарахаться от неё? Насчёт воспалённого чувства не бойся, дядя! Я думаю, оно вскоре пройдёт. Моя влюблённость улетучится, словно её и не было никогда, и всё встанет на свои места. Тем более меня впереди учебных и потом служивых дел ожидает множество. Какая уж здесь любовь? Да и я ей, наверное, не приглянулся. Там, в Парфии, у неё, скорее всего, поклонников хватает с достатком.

– Ты сам-то веришь этим словам, которые мне сейчас говоришь?! А? Ха-ха! Эх, молодая ты душа. Стой, а что это у тебя в руке там поблёскивает?

– А, это? Эту драгоценность Симин случайно потеряла, а я её увидел и забрал себе. Вот пусть теперь будет мне наилучшим напоминанием о нашей пусть и такой короткой, но пронзительной встрече!

– Даже так! Хм, Владиус, верно, эта Симин и впрямь необыкновенная красавица? Да?

– Да, дядя! От её красоты у меня сердца стук заглушается. И дыхание становится таким тяжким, словно грудь мою невидимой снежной лавиной доверху привалило! Понимаешь?!

В молчании немного поразмыслив, Овидий оживлённо дёрнулся и, мягко потеребив за плечо заметно приунывшего племянника, нежно произнёс: