Воин Доброй Удачи

– Я знаю одно место…

Ей нужно только прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как это будет сделано.

* * *

«Он вернется за нами!»

Она произносила эту литанию, пока они бежали обратно в город.

«Келлхус вернется!»

Когда ее захлестнуло отчаяние, чувство, что ее отбрасывает назад, навстречу гибели…

«Он вернется!»

Когда она увидела Телиопу, неподвижно сидящую в своей комнате и уставившуюся на свои руки, в то время как на пороге темнела тень Майтанета…

«Он вернется! Вернется!»

Когда она увидела, как Майтанет опустился на колени перед Кельмомасом и обхватил руками его худенькие плечи…

«Он убьет его своими собственными руками!»

И ей казалось, что она видит его, своего славного мужа, который шагает из яркого света через весь город, выкрикивая предательское имя своего брата. И это заставило ее резко вздохнуть, сжать зубы и растянуть губы в звериной ухмылке…

Ярость его суда.

Затем она очутилась в каком-то освещенном фонарями холле. Она стояла и моргала, пока Имхайлас вполголоса бормотал что-то вооруженному человеку, еще более высокому, чем он сам. Кафельная плитка, фрески на потолке… Все казалось роскошным, но фальшивым, быстро поняла она, увидев грязные углы и замазанные повреждения, мириады сколов и трещин – детали, которые кричали о неспособности хозяев этого здания содержать рабов.

Затем Имхайлас повел ее вверх по мраморной лестнице. Она хотела спросить его, где они и куда идут, но не могла произнести ни слова из-за охватившего ее смятения. Наконец, они добрались до мрачного коридора. Ее одышка – годы прошли с тех пор, как она в последний раз преодолевала такие расстояния пешком – превратилась в ощущение жаркого удушья.

Она стояла, моргая, пока он колотил в тяжелую деревянную дверь, и едва успела разглядеть смуглое и прекрасное лицо, с тревогой приветствовавшее его. За дверью была комната, выкрашенная в желтый цвет и тускло освещенная.

– Имма! Милостивый Седжу! Я беспоко…

– Нари! Ну пожалуйста! – воскликнул экзальт-капитан, отпихивая женщину назад и заталкивая Эсменет в тускло освещенное помещение, не спрашивая ее разрешения.

Он закрыл за ними дверь и повернулся к двум изумленным женщинам.

Девушка, жившая в этом доме, была не выше Эсменет, но более смуглая и молодая. И красивая. Очень красивая. Несмотря на ее внешность и акцент, ее выдал костюм – безвкусный, украшенный стеклянным бисером. Именно он дал Эсменет понять, что эта… эта Нари… была нильнамешкой.

Нари, в свою очередь, оценивающе посмотрела на неожиданную гостью с нескрываемым отвращением.

– Это будет стоить тебе, Имма… – скептически начала она.

И Эсменет поняла – этот тон, как и все остальное. Нари была шлюхой.

Имхайлас привел ее к своей шлюхе.

– Перестань валять дурака и принеси ей миску воды! – воскликнул он, хватая Эсменет за плечи и подводя ее к потертому дивану. Ее глаза не давали ей сориентироваться в комнате – все кружилось. Ей едва удавалось дышать. Почему она так запыхалась?

Затем она села, и ее экзальт-капитан опустился перед ней на колени.

– Кто она? – спросила Нари, вернувшись с водой.

Имхайлас поднял чашу, чтобы Эсменет напилась.

– Она не… не правильный… день…

Нари уставилась на него, и ее лицо расслабилось, как у давних жертв, оценивающих угрозы. Ее глаза широко распахнулись, и вокруг темных-темных радужек образовались блестящие белые кольца. Она была шлюхой: бесчисленное множество серебряных келликов прошло через ее руки, и на каждом было изображение женщины, стоящей теперь перед ней.

– Милостивая Мать Рождения – это же вы!

* * *

Волна обрушилась на Андиаминские Высоты, поднимаясь все выше и выше, вспенивая кровь. Она с грохотом ломала двери. Она с воем бросалась в сомкнутые толпы эотийских гвардейцев. Она зажимала набухающие раны, хрюкая и крича. Она падала, умирая, в углах шумных комнат.

Ползая и карабкаясь по желобам, пробираясь по узким коридорам, молодой принц Империи следил за ее прерывистым продвижением. Он смотрел, как люди рубят друг друга, сражаются, убивая во имя символа и цвета. Он видел, как пламя прыгает от одного украшения к другому. Он наблюдал, как изумленных рабов избивали и как одну рабыню изнасиловали. И казалось чудом, что он может быть один, наблюдая за героизмом и жестокостью.

Никогда еще конец света не был таким веселым.

Он прекрасно знал, чему стал свидетелем – перевороту, почти безупречному в своем исполнении. Падению Андиаминских Высот. Он знал, что его дядя будет править империей еще до конца дня, а его мать станет либо пленницей, либо беглянкой…

Если он не думал о немыслимых последствиях – о том, что она будет казнена, – то лишь потому, что знал, что несет за это ответственность и ничто из написанного им не могло привести к столь катастрофическим последствиям.

Он сделал так, чтобы это произошло, – в этой мысли было какое-то сдавленное ликование, восторг, который временами вырывался из его легких, таким сильным было это чувство. И казалось, что сам дворец стал его моделью, копией, которую он решил сломать и сжечь. Святой дядя, несмотря на всю свою опасность, был всего лишь еще одним ору- дием…

А он, Кел, был здешним богом. Четверорогим Братом.