Воин Доброй Удачи

Инрилатас нахмурился и одновременно улыбнулся, явно переигрывая. Высоко подняв брови, он посмотрел на младшего брата…

– Келмомас? – переспросил Майтанет, не с недоверием, свойственным людям, а с бесстрастием дунианина.

Инрилатас, не отрываясь, смотрел на юного принца-империала, словно на щенка, брошенного в реку…

Бедный мальчик.

– Тысячи слов и намеков обрушиваются на них в этих стенах и за их пределами, – проговорил молодой человек. – Но поскольку их память не в состоянии удержать их все, они забывают, и им остается только надеяться на лучшее и подозревать худшее, а не предпринимать какие-то действия. Мама всегда любила тебя, дядя, считая тебя более человечным, чем отец, – иллюзия, которую ты долго и упорно поддерживал. А теперь вдруг, когда она особенно остро нуждается в твоем совете, она испугалась и возненавидела тебя.

– Это дело рук Келмомаса?

– Он не тот, кем кажется, дядя.

Майтанет взглянул на мальчика, который стоял рядом с ним неподвижно, будто щит, и снова повернулся к Инрилатасу. Келмомас не знал, что страшнее: unscalable черты дядиного лица или внезапное предательство Инрилатаса.

– Я подозревал это, – сказал шрайя.

«Скажи что-нибудь…» – твердил внутренний голос.

Инрилатас покачал головой, словно расстроенный каким-то трагическим фактом.

– Безумный, как и все мы, вечный источник бед для матери, он, мне кажется, самый худший из нас.

– Ты, конечно,…

– Ты знаешь, что он один из убийц Самармаса.

Очередная трещинка в непроницаемой маске дяди.

А юный принц-империал мог только стоять и тяжело дышать, вспоминая все свои преступления, совершенные в затмении высокомерия. Если бы дядя подозревал, что принц способен на такое – на убийство Самармаса, Шарацинты, – при своей одаренности он быстро разглядел бы его вину. Но при всем своем могуществе дуниане оставались слепы и уязвимы, поскольку были рождены в миру.

А теперь… Впервые за всю свою недолгую жизнь Келмомас испытывал такой ужас. Чувство обжигающе стыдливой неопределенности, словно он – водяной столб, который вот-вот обрушится, хлынув во все стороны. Чувство натянутой неловкости, словно внутри него лебедка, на которую намотана каждая ниточка его существа, и с каждой секундой все меньше воздуха, чтобы дышать…

И ему показалось это любопытным, да и само любопытство это было странным.

– Самармас погиб от дурацкой шалости, – спокойно сказал Майтанет. – Я был там.

– И мой маленький брат. Он ведь тоже присутствовал?

– Да.

– А Келмомас разве не пользуется своими способностями, чтобы водить дураков за нос?

– Может… порой.

– А что, если он вроде меня, дядя? Что, если он с рождения знает, как пользоваться своими способностями?

Келмомас слышал, как бьются сердца всех собеседников: его – с кроличьей поспешностью, у дяди – медленно, как у буйвола, а у брата – с блуждающим ритмом, будто в танце.

– Ты утверждаешь, что он убил родного брата?

Инрилатас кивнул, в точности как мать, подтверждающая горькие истины.

– И других…

– Других?

Келмомас стоял, застыв от изумления. Как? Как же так? Как все могло обернуться столь быстро?

– Посмотри на него, дядя. Удели внимание. Вглядись в его лицо и спроси, братоубийца ли он.

Что делает этот безумец? Дядя единственный, кого нужно унизить – уничтожить!

Шрайя Тысячи Храмов, нахмурившись, вопросительно обернулся к мальчику, не с человеческой порывистостью, а с дунианской пустотой.

– Собрание грехов, – продолжал Инрилатас. – Нет ничего более праведного, чем убийство. Ничего более абсолютного.

Первый раз в жизни Келмомас оказался пойманным в ловушку пристального изучения.

«Прячься! – кричал внутренний голос. – Он заметил… видит!»

– Подойди, Келмомас, – со смехом подозвал брат. – Покажи Святейщему дяде, почему тебя нужно посадить на цепь вместо меня.

– Обманщик! – плача, пронзительно вскрикнул наконец мальчик. – Это вранье!

– Келмомас! – резко окликнул шрайя, в каждом звуке его голоса зазвенели авторитетные струнки, от отеческих до религиозных. – Повернись ко мне! Смотри мне в глаза, отвечай: Ты уби…

Два щелчка, почти одновременных. Два тихих писка – будто мыши, раздавленные под ногой. Взмах железных цепей. Лязганье звеньев. Скрип подпиленных колец. Одна цепь со свистом пронеслась над головой мальчика, вторая обвилась позади дяди…

Они переплелись, пролетев навстречу друг другу возле шеи Майтанета. Обмотались, как бичи.

Келмомас едва успел отвести глаза, когда его брат бросился вперед, раскрыв руки, словно крылья, выгнувшись луком. Шрайя упал головой к его ногам.

Инрилатас легко поднял его, будто ребенка. Он взревел в диком ликовании, потрясая цепями…

И Келмомас смотрел, как тот душит шрайю Тысячи Храмов.

Майтанет с потемневшим лицом упал на колени, исступленно пытаясь освободиться от цепей. Шелковые рукава задрались, обнажив наручник с искусной отделкой.