Воин Яровита

По понятным причинам, меня такой подход не устраивает, поскольку воин должен воевать, а не сидеть в жалованной деревеньке или с воеводами из-за хабара спорить. Однако пока у ведуна Вадима Сокола в подчинении только варяги, и я вынужден играть по общим правилам, ибо против устоявшейся системы не попрёшь. Что взял, будь добр, на братву раздели, и не дай боги кого-то обойдёшь, можно и на поединок нарваться. С киевлянами дело другое. Они изначально вербуются как наёмники, которым в стольном граде на Днепре была обещана гривна серебром за месяц службы плюс оружие плюс харч плюс одежда плюс трёхмесячный оклад в случае тяжкого ранения или гибели. Таких условий ни один из русских князей не предлагал, и если старших дружинников подобные расклады не устраивали, так как они уже плотно сидели на земле, обросли деревеньками, семьёй и хозяйством, то неженатым отрокам из младшей дружины моё предложение пришлось по душе. И что немаловажно, вояк интересовала прибыль, а на веру они внимания не обращали. Главное, чтобы серебро платили, как обещано, а остальное не суть важно.

Всего воинов среди киевлян было сто шестьдесят человек, молодёжь не старше двадцати пяти лет, хотя и бывалые вояки, которые не пришлись ко двору Всеволода Ольговича, тоже имелись. Кстати, именно они возглавляли сводный отряд и поддерживали среди наёмников-переселенцев жёсткую дисциплину. А самым авторитетным среди них считался сотник Илья Горобец, матёрый сорокалетний воин, который и в степи повоевал, и в Причерноморье на лодье ходил, и в Польше с ляхами рубился. Вот только имелась у Ильи одна особенность, которая мешала его карьерному росту. Он был чересчур честен и служил не князю, а Киеву, то есть всегда воевал за родной город, а не за того, кто сидел на великокняжеском столе. Черниговским боярам, которые появились в стольном граде на Днепре вместе с Ольговичами, это почему-то не понравилось, и Горобец свою должность потерял. После чего он стал подумывать о переезде в Суздаль к Юрию Долгорукому. Однако тут подвернулся мой вариант. А поскольку семьи у него не было, жена с детками от чахотки померли, пока сотник воевал, он отправился в Новгород. Тем более что бывший сотник мог рассчитывать на офицерскую должность, а это уже не гривна в месяц, а три плюс льготы.

Вторая категория – это ремесленники. Преимущественно опять-таки неженатые молодые подмастерья. Каменщики, стекольщики, кузнецы, углежоги и медники, которые искали лучшей доли. Ремесленникам, как и воинам, предлагали твёрдую оплату труда, половину гривны серебром за тридцать дней работы, инструмент, одежду и харч. Было их сто сорок семь человек. И хотя половину можно спокойно отбраковать, я ни от кого не отказывался. Не при себе людей оставлю, так на Руян отправлю, а там мастерство хлопчиков проверят более плотно, после чего приставят к делу. Может, не по специальности, но работу найдут.

В общем, Гудой Сокол сделал, что обещал. Я обошёл людей и на выбор поговорил с наиболее авторитетными лидерами. Сразу же подтвердил, что платить буду серебром и заранее оговоренную сумму, а за мастерство, новое изобретение, подвиг или командную должность накину отдельно. Попутно велись переговоры об оплате услуг Гудоя и его семьи, а также об аренде расшив для транспортировки переселенцев. Всё прошло без нервов и по-деловому, хотя со старым Соколом пришлось поспорить. Но это и понятно, дело касается денег, а значит, необходимо поторговаться. Считали, рядили, прикидывали, и в итоге, ближе к вечеру, кое-что получилось.

Семья ладожских Соколов свои обязательства выполнила полностью, а помимо всего прочего предоставляет мне месячный запас продовольствия на всех переселенцев-наёмников и две большие расшивы с экипажами, которые перевезут их через Венедское море. С момента моего появления в Рюриковом городище киевляне переходят под моё начало, продовольствие ладожане пришлют в ближайшее время, а расшивы появятся через седмицу. За оказанные услуги я передаю купцу Гудою две тысячи листов бумаги, и он остаётся должен мне ещё семьдесят новгородских гривен, которые будут израсходованы на следующую партию переселенцев. Кажется, размен не очень честный. Бумага, с которой бы в двадцать первом веке даже в туалет не пошли бы, окупила переселение и корабли. Однако всё можно посчитать. Лист эксклюзивной бумаги в Новгороде стоит пять резан по оптовой цене, так её продавали приказчики Радима Менко, и так же её продаю я. В гривне пятьдесят резан, так что итог подбить очень легко. Две тысячи листов – это двести гривен. Со временем конечно же цена на бумагу упадёт, и очень сильно, а пока всё так.