Воин Русского мира

До дома-крепости Лихоты ехать не более километра по открытому полю. Потом придется миновать блокпост. По улицам Благоденствия катиться метров семьсот. Там есть пустующие дома с погребами и садами. Но он сейчас не бегун и даже не ходок. Пожалуй, можно спрятаться на каком-нибудь подворье. Но он голодал не менее семи дней. Хоть неделя, хоть три дня отдыха, зализывания ран и сытной кормежки. Тогда можно попробовать снова сражаться.

— Сейчас не надо думать о побеге, — сказал Киборг, притормаживая перед поворотом к дому Лихоты. — Думаю, Землекопы не позволят Сильвестру допросить вас.

* * *

Его не только не заперли, но и определили в тот же, полуобжитой апартамент. Получив чистоту и покой, тело его принялось отчаянно бунтовать, жалуясь на перенесенные тяготы отчаянной болью. Оно стонало и корчилось, в неизведанных ранее судорогах. Доктор и штатив с капельницей явились незамедлительно. Чуть позже к нему пробрался и Ярик. Доктор, сделав свое дело, быстро удалился, заверив хозяйского сына, что жизнь его незадачливого наставника вне опасности. Лекарства погрузили Травня в легкое полузабытье. Раны перестали ныть, глаза отдыхали в искусственном полумраке, создаваемом плотными гардинами, но слух странно обострился. Он слышал каждое слово из ярославовых молитв. Парень читал над ним старый, потрепанный псалтырь. Книжица эта, некогда богато оформленная, теперь изрядно поистрепалась, края страниц потемнели от частых прикосновений. Когда горло чтеца пересыхало, он глотал коричневую жидкость из жестяной банки. Всё те же пристрастия: белые буквицы на алом фоне. Всё те же символы чужого, взятого в кредит благополучия.

Ярик выглядел потерянным. Он явился к постели больного со своим неизменным оранжевым рюкзаком, но заточку на этот раз обернул газетным листом. Почему?.. Стесняется?.. Поговорить с ним или умолчать? Рискнуть испытать их близость откровенностью?

Ярослав избавил его от сомнений, заговорив первым.

— Ты сильно пострадал, дядя Саша. Я сожалею. Ты хотел спасти Вику…

— И тебя, — отозвался Травень.

— Благие намерения — путь в преисподнюю…

Эх, надо как-то оставить эту тему. Да и Виктория, Вика, Вичка, и теперь всё равно, что в плену, хоть и не осознает этого. Им предстоит новая битва. Может быть, последняя. Может быть, уже завтра. Расспросить или…

— Ты был с ней? Как она? — Травень надеялся: он не поймет, потребует разъяснений, и тогда у него появится шанс пойти на попятную, замылить вопрос смехом. Но Ярослав ответил:

— Был. Она захотела, и я был. Да не шевелитесь вы, не дергайтесь! Катетер выскочит. Я просто хочу быть честен с вами. Вы ведь в неё влюбились?

— Да. Но я не имею на неё никаких прав, — выдохнул Травень. — Я просто бабник и подкаблучник. Отвоевавший своё вояка.

Ярослав сосредоточенно рылся в рюкзаке — так карапуз рассматривает содержимое рождественского носка. Наверное, какой-нибудь гаджет разыскивает. Сейчас уткнется в него и — прощай, дядя Саша!

— Я чувствую странную привязанность к вам, — внезапно заявил Ярик. — Мне было одиноко тут, пока вы не появились. А теперь есть смысл возвращаться домой, потому что вы меня ждёте.

Проговорив это, он достал из рюкзака не планшет и не айпад, а потрепанную книжечку в обычном, картонном переплете с изображением Казанской Божией Матери на обложке.

— Скоро снова в бой. Я рассчитываю на тебя, Ярослав.

— Завтра, — уточнил Ярик. — А пока давайте я вам почитаю.

И он начал читать, и не прервал своего занятия, даже когда явился его отец. Странно! Чужой этому краю парнишка, по виду и повадкам совершенный иностранец, а так быстро, правильно и без запинки выговаривает слова церковно-славянского языка. Лихота-старший безмолвно уселся на край Сашкиной кровати.

— Ты не хочешь помолиться, брат? — просто спросил Травень.

— Помолиться? Сейчас?! — казалось, Савва и не слишком-то удивился.

— Повторяй за мной…

Ярослав прервал чтение, с изумлением уставился на отца, преклонившего колени перед кроватью раненого товарища.

Травень смотрел, как рябит и колышется физраствор в литровой склянке. Ёмкость уже наполовину опустела. Боль в ранах отзывалась лишь при движениях, а за окном нарастал рокот мотора. Удивительное дело, стекла в современных стеклопакетах не отвечали вибрацией звукам вертолетного двигателя.

Ярик отодвинул гардину, чтобы Травень мог видеть, как вертушка садится на широкий двор, разгоняя на стороны темно-серую мелкодисперсную пыль. Винт крутился все медленней. Наконец рокот затих.

— Аминь, — торжественно произнес Лихота.

— Зачем ты затеял всё это? — спросил Травень.

— Хотел принести в Пустополье мир и достаток. Хотел воссоздать храмы и насаждать веру в Христа. Но местный народ отвык от Бога. Не хочет порядка. Хочет грабежа и войны. Они не захотели отдать шахты под моё управление. Они стали воевать со мной.

— И потому ты стер с лица Лисичановку?