Воин Русского мира

Каждое утро сквозь болезненный дурман Травень слышал рев движков, отрывистые команды, брань, иногда стрельбу — одиночные выстрелы. По обрывкам фраз он понимал: бригада Землекопов несколько дней кряду штурмует цитадели Лихоты и каждый раз безрезультатно. Его палач отправлялся на штурм вместе со всеми, а по ночам творил свою грязную работу. Непонятно когда и спал. Утра перестали существовать для Травня. В предрассветные часы, уставая, Терапевт терял терпение и становился особенно жесток, ввергая своего пациента в долгое беспамятство.

Наверное, его как-то аккуратно опускали на дно ямы, потому что через неделю болезненных допросов ни одна кость в его теле всё ещё не была сломана. Он лишился ногтей на ногах и руках. Дорогостоящий мост, изготовленный зубным техником в клинике на Страстном бульваре, вместе с несколькими живыми ещё зубами, Терапевт выкинул в корзину для бумаг. Они так и лежали там, среди окровавленных тряпок. И в начале каждого допроса Травень с тоской посматривал в тот угол, где стояла корзина: как бы потом, когда всё кончится, забрать своё имущество?

Приемы Терапевта не блистали разнообразием. Он, как любой из врачей, больше всего любил ковыряться в им же самим нанесенных ранах. Делал это добросовестно, со знанием дела, и ничто — ни тяжелое, предутреннее похмелье, ни расслабленность после употребления «зубного порошка», — не умаляли его искусства. Наверное, парень, хорошо учился в вузе. Наверное, много практиковался. Врал ли Матадор, декларируя в бригаде Землекопов сухой закон и запрет на наркотики, или заблуждался — какая в разница! Терапевт мог позволить себе нарушать запреты и позволял.

Самым нехорошими процедурами в однообразном арсенале палача были пытки электрическим током. Именно после них обычно являлась Смерть. А на третий день противная баба вовсе перестала исчезать. Так и таскалась вслед за Травнем от ямы до пыточного подвала, а утром, когда свербящая боль в теле вырывала его из объятий небытия, эта стерва уже ошивалась поблизости. Сидела на краю ямы, кривлялась грозила, глумилась.

Травень был уверен: Терапевт так же хорошо видит противную бабу, как и его пациент, и умышленно не давал ей завладеть ситуацией. Щадил Травня. Странные у них допросы. Терапевт, собственно, ни о чем и не спрашивал Сашку. Сам рассказывал ему о нескончаемых схватках под стенами Благоденствия, о том, ценою каких потерь им удалось отбить одну из пусковых установок.

А однажды, когда Травень окончательно потерял счет времени, Даниил вдруг заговорил о Ярике. Поначалу Сашка подумал, будто с ним толкует мерзкая баба — слишком правильной показалась ему той ночью речь доктора Косолапова.

— Ярослав Лихота режет наркодилеров. Молодец! Я-то хотел возмутиться. У меня-то как раз проблемы с приобретением сам знаешь чего. Но я, наоборот, рад. Хоть один совестливый человек в нашем аду. И кто? Сын богатея! Резать сволоту — что может быть приятней?

Травень снова, в несочтеный раз, увидел в его руках сверкающую рыбку скальпеля. Пытаясь отгородиться от боли, Сашка стал проваливаться в небытие, но слабеющий голос Терапевта зазывал его назад. Он жаловался и стенал:

— Поверь, твои страдания ничто. На самом деле страдаю я. Я!..

* * *

К полудню, когда солнышку удавалось бросить ничтожную горсточку лучей на дно его темницы, Травень неизменно приходил в себя. И неизменно заставал Смерть сидящей рядом с собой. Она часто меняла обличья: то являлась обнаженной, приятного вида девой, то — вонючей старухой в дохе и рваном платке. Сашка прогонял бабу наверх — сидеть вдвоем в яме слишком тесно. Она ловко поднималась по отвесной, бетонированной стене. Травень завидовал её проворству — ему самому такие трюки сейчас были не по силам. Сколько дней он не ел?.. Он мог припомнить. Терапевт иногда поил его, совал в разбитый рот сигарету, но вкус пищи Травень давно забыл.

В тот день Смерть снова сидела на краю ямы и не спускала с него печальных глаз. Грустя и слезно сокрушаясь, она бормотала свою заунывную мантру:

— Почему, ну почему ты не хочешь отдаться мне? Надеешься выжить? Думаешь, ополоумевший наркоман не запытает тебя до смерти? Тебе же больно, ты страдаешь. Просто отдайся мне, и всё кончится. Ты хочешь пить? Ты хочешь есть?

— Да!.. Всего хочу! Ещё бабу мне дай, да помоложе.

— Бабы нет. Есть водичка и бутерброды с тушенкой. Сейчас мы тебе всё опустим.

Травень поднял голову. Похоже, на этот раз, чтобы перехитрить его, Смерть приняла обличье Шуры Половинки.

— Отстань!

— Это я, Шурочка! Не признал, дядя?

Травень увидел синий пакет из-под гуманитарной помощи. Девочка держала за конец веревку, привязанную к пакету. Правая её рука была всё ещё в лубке. Ей приходилось работать левой. Приходилось трудновато, но она справлялась.

— Дядя Сашко, держи!

— А где же Петруша? Вас не накажут за это?

— Ни! Дядя Стасик разрешил. Он и тушенки дал.

Пакет медленно опускался. Травень смотрел на личико Шуратки. Смерть, ухмыляясь, выглядывала из-за её спины.