Он ждал инфаркта после сорока,Поскольку это всё же был бы выходОттуда, где его по капле, тихоВысасывала странная тоска.Он ждал инфаркта, будучи вполнеНормальным и практически здоровым,Одетым, сытым, под семейным кровом,И оттого непонятым вдвойне.Он ждал инфаркта. Он привык к жене,К подросшим детям и к своей работе,К тому, что жизнь отпущена по квоте,И к беспричинной, ноющей вине.Он ждал инфаркта, ибо не умелУйти в запой, внутри себя разбиться,Влюбиться страстно, истово молиться,И дни его крошились, будто мел.Он ждал инфаркта просто потому,Что ведь должна у боли быть личина —Вполне материальная причина,Понятная и людям, и ему.Он ждал инфаркта, чтобы разогретьВкус к жизни, как холодные консервы,Поправиться, родным испортив нервы,И от совсем другого помереть.«Не суди ты меня слишком строго…»
Не суди ты меня слишком строго,Пожалей ты меня, пожалей,Не придавливай прямо с порогаПравотою железной своей.Не суди заполошную птицу,И пришедший непрошенным стих —Нам с тобою обоим простится,И осудят нас тоже — двоих.Ради жизни, грохочущей мимо,И молчанья, что ждёт впереди,Я прошу тебя — слышишь, любимый, —Не суди ты меня, не суди.Воспоминание
Средь коммунального кошмараВзрывалось: «Сука!.. Падла!.. Шмара!..»,В дыму, в чаду, в горелом жиреМетались тени по квартире.И, набухая, вызревал,Как чирей на носу, скандал.Да нет — разминка, перепалка…Суды знавала коммуналка!А это так — подрали глоткиИ разошлись. В стопарик водкиНабулькал, охая, сосед.И в кухне выключили свет.А у дверей за стенкой тонкойСтояла я — совсем девчонка,И понимала: виноватыКакой-то счётчик, киловатты…И слушала: сосед зевалИ жизнь проклятой называл.С тех пор прошло годов немало —Нас время быстро разменяло,И стало прошлое белёсо…Но вот родимые вопросы«Что делать?» и «Кто виноват?»Всё так же яростно звучат.По трезвости, а то — по пьяни,В глухой ночи, в похмельной рани…И я пытаюсь, вспоминаю,Но память, прошлое сминая,В ответ мешает всё подряд:Россия… счётчик… киловатт.«Плачет рождённый в ещё не осознанном страхе…»
Боящийся несовершенен в любви.
Первое соборное послание Иоанна Богослова, 4:18
Плачет рождённый в ещё не осознанном страхе,Вытолкнут в мир непонятно за что и зачем.В смертном поту, в остывающей липкой рубахеКто-то затих, от последнего ужаса нем.То, что выходит из праха — становится прахом.Между двух дат угадай, улови, проживиЭту попытку преодоления страха —Жизнь, где боящийся несовершенен в любви.[2]
«Я войду, и ты припомнишь разом…»