Воин в поле одинокий

Я войду, и ты припомнишь разом
Все мои учтённые грехи:
Наизнанку вывернутый разум,
Лошадей, приятелей, стихи.

Безалаберность мою, мою никчёмность,

Неуменье делать по-людски
Ничего — то странную огромность,
То сухие крошки да клочки.

Милый мой, ведь я всё это знаю,

Знаю, может быть, яснее всех,
Плачущее сердце пеленая,
Как младенца, в беззаботный смех.

Ангелы твои, напившись чаю

В образцово-правильном раю,
Колпаком дурацким увенчают
До скончанья дней — башку мою.

Романс

А. Т.

Мой дорогой, мой слишком дорогой,
Когда бы я умела быть другой,
Всем существом привязанною к дому —
Быть может, мы бы жили по-другому.

И сердце, позабытое в степи,

Я б отыскала и велела: «Спи!»
Но вечен скрип тележный средь равнины,
И терпкий привкус горечи полынной,
Не исчезая, дремлет на губах.
И выбелило солнце долгий шлях.

Мой дорогой, мой слишком дорогой,

Когда бы я умела быть другой,
Когда бы я умела быть иною —
Со взором тихим, с гибкою спиною…
Но вот — на отблеск дальнего костра
Я полетела — всем ветрам сестра,
Черпнув из глубины времён однажды
Придонную мучительную жажду
Той воли, что и не было, и нет…
И тесен дом, и узок белый свет.

«Спи, мой ангел. Я тебя люблю…»

Спи, мой ангел. Я тебя люблю.
И да будет сон твой бестревожен.
Я тебя у смерти отмолю,
И у этой страшной жизни тоже.

Спи, мой ангел. Я сожму кулак,

Чтоб тебя — уже навек — запомнить.
И саднящей нежностью наполнить
Ночи сизоватый полумрак.

«Пережидая слишком долгий дождь…»

Пережидая слишком долгий дождь
На остановке энного трамвая,
Поругивая сырость и зевая
Под зябко-металлическую дрожь,

Я вдруг увижу там, где был твой дом,

Сквозистую, пустую оболочку,
Как будто бы ремонт поставил точку
На всех, кто обитал когда-то в нём.

И удивлюсь тому, что не течёт

Широкая асфальтовая Лета,
И не замечу то, что сигарета,
Дотлев уже до фильтра, пальцы жжёт.

И если из небытия сойдёшь

Ты, словно бы с незримого помоста,
И спросишь: «Как ты?», я отвечу: «Просто
Пережидаю слишком долгий дождь».

«К осени, лицом отвердевая…»

К осени, лицом отвердевая,
Начинаю, в общем, понимать,
Что уже не вывезет кривая,
И что я, увы, плохая мать,

Скверная жена, работник средний,

И — один из множества — поэт,
Что давно не хожено к обедне,
И что денег не было и нет.

Что давно пора остепениться:

О семье подумать, о душе,
Подкормить в горсти своей синицу,
Плавно сбавить темп на вираже.

И спокойно прозревать сквозь осень,

Словно бы сквозь чёткую канву,
Самую прекрасную из вёсен,
До которой я не доживу.

«Вьётся в тамбуре дым, разговоров дорожных отрава…»