Воин в поле одинокий

А все — по парочкам,
Лишь мы — поврозь,
Свечи огарочек
В ведёрко брось.

А все — в обнимочку,

Лишь мы — бочком.
Улыбка… Снимочек…
Да в горле — ком.

А все — влюблённые,

Лишь мы — друзья.

Слезу солёную
Сглотнуть нельзя.

А все целуются,

Лишь мы бредём
По разным улицам
В казённый дом,

Где горечь в чарочке

Да в стенке — гвоздь.
И все — по парочкам,
А мы — поврозь.

«Ангел мой, ты когда-нибудь мне простишь…»

Ангел мой, ты когда-нибудь мне простишь
Глупые рифмы, мелочные обманы,
Висельный юмор, мёртвую рыбью тишь,
Резкий вскрик расстроенного фортепьяно,

Эти попытки прошлое разжевать,

Вывернуться, слова языком корёжа…
То-то смешно: всю жизнь за любовь воевать,
Чтоб изнутри взорваться потом от неё же.

Ах, мой ангел, дивно любовь хороша —

Света светлее, неуловимей тени…

Надо было с детства ею дышать
И привыкать к перепадам её давленья.

«Получив от судьбы приблизительно то, что просил…»

Получив от судьбы приблизительно то, что просил,
И в пародии этой почуяв ловушку, издёвку,
Понимаешь, что надо спасаться, бежать, что есть сил,
Но, не зная — куда, ковыляешь смешно и неловко.

Вот такие дела. Обозначив дежурный восторг,

Подбираешь слова, прилипаешь к расхожей цитате.
Типа «торг неуместен» (и правда, какой уж там торг!),
Невпопад говоришь, и молчишь тяжело и некстати.

А потом в серых сумерках долго стоишь у окна,

Долго мнёшь сигарету в негнущихся, медленных пальцах,
Но пространство двора, водосток и слепая стена
Провисают канвою на плохо подогнанных пяльцах.

Ты в седле пригибаешься, ткань разрывая легко,

Чётким ритмом галопа дыханью земли отвечая…
И вскипает июль. И плывёт высоко-высоко
Над смеющимся лугом малиновый звон иван-чая.

Письмо из отпуска

В. Маслюкову