Война

Потом помаленьку стало светать. Небо заволокло. Перед нами лежала широкая голая равнина. Трава на лугах была бурой, а казалась почти что красной. Духота давила.

Остановились. Я лег — ранец под голову. Все присели на корточках по обеим сторонам дороги. У них в кишках было пусто. А у меня понос, вроде бы, прекратился. Небо слепило белизной, и я закрыл глаза.

Вдруг кто-то дернул меня за рукав. Я взглянул на бледное лицо Вейса, на его измученные глаза и приподнялся в испуге.

— Что с тобой?

— Рука жутко болит, и ранец давит, сил нет.

Да, Вейс и вообще-то был не из крепких.

— Так как тебе помочь?

— Не знаю, — жалобно прошептал он.

— Подожди-ка, — сказал я. Мне страшно не хотелось вставать. Все же я пошел к Эрнсту.

— Господин фельдфебель, у Вейса ранение в руку, рикошетом, но он хотел остаться в роте. Только теперь ему уже невмоготу. Может, разрешат ему хотя бы немного проехать с орудием.

— Я уже знаю про него, — ответил Эрнст. — Я доложу о нем господину лейтенанту.

Когда я вернулся, Вейс сидел у обочины. Его трясло, и он пытался скрыть это от меня.

Я сказал ему:

— Не бойся. Мы скоро прибудем. — Только сам я этому не верил. — Дай-ка я взгляну, как твоя рука. — Впрочем, я понятия не имел, что в этих случаях надо делать.

Бём пошел к артиллеристам и захватил с собой Вейса и тех, кто уже не мог идти.

Мы двинулись дальше. Вдоль обочины валялся шанцевый инструмент, ранцы телефонистов, штыки, но отставших на марше не было. Те, что оставались лежать на дороге, попали бы в плен.

Около девяти утра мы пришли в деревню. Там мы должны были сделать привал. Уже прибыла походная кухня, доверху заваленная хлебом.

На рысях примчался адъютант:

— Немедленно поворачивайте и марш! — Он показал туда, откуда мы только что притопали.

— Чтоб тебя разорвало!

— Сколько можно гонять нас, как щенков, туда и обратно!

— Молчать! — заорал Бём.

— Господин лейтенант, так дальше не пойдет! — заявил один из унтер-офицеров.

— Мы на войне! Тут не рассуждают!

Мы снова двинулись вперед и залегли в плоской котловине. Бём собрал командиров отделений и указал участки. Мы развернулись в цепь и стали окапываться в песчаной почве. Вскоре я выкопал себе окопчик, достаточно большой, чтобы в нем залечь. Потом отдал лопату Линке: свою он выбросил вчера, потому что она была слишком тяжелая и била его рукояткой по колену.

Походная кухня последовала за нами в котловину. Запрягли четверку лошадей, чтобы тянуть тяжелый груз по песчаной почве, и погоняли их криком и щелканьем кнута.

Мы построились на раздачу пищи.

Бём приказал через три-четыре часа накормить нас еще раз.

Я пошел к Вейсу, хотя сам устал как собака и еле волочил ноги. Вейс раздобыл себе новый мундир, который болтался на нем, как на вешалке. Я помог ему раздеться. Повязка еще не сползла, но, по-видимому, залубенела и давила. Я размотал ее. От крови марля склеилась. Я попытался осторожно отодрать ее. Но он просто сорвал ее. Рана уже затянулась. А мышца опухла и посинела.

— Это опасно? — спросил я.

Он скосил глаза:

— Чепуха, но чертовски больно.

— Пошли! — сказал я. — Натянем на тебя твой мундир и поспим в моем окопе.

Я слышал, как Бём сказал Эрнсту:

— Впереди стоит арьергард. Нам не надо принимать особых мер предосторожности.

Песчаный грунт в окопе был влажен, и я постелил плащ-палатку. Для двоих в окопе оказалось тесновато. Меня вдруг начало знобить. Вейс тоже дрожал, верно, от переутомления.

— Прислонись ко мне, чтоб руку не давило.

Я еще повозился с плащ-палаткой. И отключился.

— Рота, готовьсь!

Мощно гремела канонада.

Прамм! — ударил снаряд, может, в двухстах метрах впереди нас. Мне казалось, что стреляют уже давно. Небо стало зловеще-черным с мертвенно-бледными отблесками.

Я поднялся. Вейс еще спал. В лице ни кровинки! Жалко было его будить. Я потряс его за ногу.

Он засопел и сразу начал озираться вокруг.

— Ну, как ты? — спросил я.

Тыльной стороной ладони он потер глаза и улыбнулся.

— Отлично!

Ребенок! — подумал я.

Совсем близко ударил снаряд. Я мог бы поглядеть — куда, но не поглядел. Ухали орудия. Или это гром? Порыв ветра гнал по равнине тучи пыли.

Мы собирались позади передовой и отходили. За нами громыхали орудия. Ветер швырял нам в лицо пыль и град; Градины отскакивали от земли.

Наклонив голову, Бём шагал впереди нас.

— Хоть чистым станешь! — сказал он. — Вот только гнусность: курить нельзя!

Налетал порывистый ветер; он нес с собой то крупные капли дождя, то град. Вода стекала по ружью и каске и капала на шею.

Сент Мари ла Бенуат

Не знаю, сколько дней мы шли. Да и вообще подробности этих переходов стерлись у меня в памяти. Мы стали молчаливы. Дождь лил изо дня в день. По ночам мы мерзли в промокшей одежде. Ввели в бой наш третий батальон, и однажды ночью он вернулся с большим недочетом солдат и без единого офицера. А если и с нами будет так? Я старался не думать, но мысль эта все-таки закрадывалась. А мы шли все дальше на север, позади линии фронта.

Однажды пополудни присели мы с Гартманом за домом на корточки. К самой стене мы добраться не могли, потому что там росла крапива.

— Слушай, — сказал Гартман, — ты мою невесту знаешь?