— Где остальные?
— Где-то здесь.
— Давай всех сюда!
Он выбежал.
Люди стали подходить. Только у двоих были винтовки. Все возбужденно говорили, перебивая друг друга.
— Весь блиндаж раздавило.
— Болтай больше! Я выбрался последним. Только две балки рухнули.
— Да нет, я же видел, как обрушился весь потолок.
«Что мне с ними делать?» — думал я.
Возвратился Вольф от Ламма.
— Господин лейтенант благодарит за сообщение. Он наблюдает сверху за происходящим здесь. Когда смотришь оттуда, сверху, то и вправду кажется, что здесь уже никого не должно быть в живых.
Я послал Израеля сообщить о новых потерях и о воздушном бое.
Оставаться с этими взбудораженными людьми я не мог — мне нужно было обдумать, что теперь предпринять. Поэтому я побежал к Зендигу. В его расположении пока было еще не так много попаданий. С лестницы его блиндажа можно было видеть Белую гору, которая тоже находилась под мощным обстрелом, но уже со стороны немецкой артиллерии. Около двух часов пополудни огонь там начал стихать. Тише стало и у нас.
Я вернулся в свой блиндаж, немного поел. Затем лег поспать. Люди Вейкерта перенесли сюда свои вещи и уже спали.
— Ренн! — услышал я голос Израеля. — Господин лейтенант сообщает, что сегодня вечером ожидается наступление французов. К пяти часам все должно быть в боевой готовности.
— Хорошо, — сказал я и попытался снова заснуть. Впрочем, может быть, следует заново перераспределить людей? Да и Вейкерту нужно выделить новый пулемет. Но у него осталось только шестеро людей.
Охваченный беспокойством, я встал и вышел. Белую гору обволакивало облако пыли, и там ничего нельзя было различить. Обе артиллерии вели мощный огонь. Наши аэропланы поднимались сзади и довольно низко пролетали над равниной. Позиции Ламма снова были под огнем.
Я пошел в разбитый блиндаж и нашел там семь ящиков с пулеметными лентами. Я взял два и послал принести остальные.
Краммс!
— Это какой-то особо тяжелый снаряд, — сказал Хартенштейн.
Люди Вейкерта, запыхавшись, притащили ящики с патронами.
— Они летят как раз сюда!
Ра-рамм!
— Черт подери! Это предназначалось нам!
Мы сидели и ждали. Было уже пять часов. Пока они так палят, в атаку они не пойдут.
Зендиг прислал доложить: его часовой впереди убит, и он выставил нового часового в более защищенное место.
— А ведь они, пожалуй, и отсюда нас выбьют! — сказал кто-то из отделения Вейкерта.
— Заткнись! — сказал Хартенштейн. — Кваканьем не поможешь!
Обстрел продолжался. Один раз блиндаж тряхнуло.
Через полтора часа все смолкло. Я вышел. Только где-то совсем далеко погромыхивали пушки.
Пришел посыльный от Ламма.
— С наступлением темноты вы должны перейти на новую позицию. Господин лейтенант будет ждать тебя наверху, вон там, где темнеют сосны.
— Так далеко впереди?
— Он сказал: чем дальше вперед, тем меньше артобстрел.
Когда стемнело, мы поднялись; позади нас длинной цепочкой потянулись пулеметчики. Мы прошли по вспаханному снарядами лугу и затем — краем леса вверх по склону. Неожиданно мы натолкнулись на проволоку — в этой тьме, в лесу ее совсем не было видно. Я думал, что проволоки всего несколько рядов, но дальше опять все время натыкался на нее; к тому же местами она была натянута, а местами лежала свободными петлями. Препятствие было около семи метров шириной. Я оставил людей, которые медленно продвигались с пулеметами позади, а сам с Израелем и Вольфом пошел вперед.
— Ренн! — тихо окликнули меня слева. Это был Ламм. Он стоял в покинутом расположении батареи.
— Я наблюдал сегодня сверху за огнем, который вели по вашим укрытиям, — шепотом сказал он. — Я испытывал адский страх. Сегодня здесь был господин полковник, и мы с ним обсуждали эту позицию. На первый взгляд занимать ее было бы, конечно, просто сумасшествием. Однако вполне очевидно, что она не будет обстреливаться. Но французы, разумеется, не должны подозревать, что мы здесь… Мы попросили соседнюю дивизию выдвинуть сторожевую заставу дальше вперед. Ты выясни, сделали ли они это. Больше я уже в таких делах никому не доверяю.
Наши орудия между тем вели равномерный огонь сзади, и снаряды, подвывая, проносились над нами. Их разрывы слышны были удивительно слабо, хотя они рвались не слишком далеко.
— Что это за снаряды? — спросил я.
— Да, ты ведь еще не знаешь. Это снаряды «зеленый крест», очень неприятные химические снаряды. Ими наша артиллерия будет теперь каждый вечер обстреливать переднюю линию французских окопов.
Мы распределили блиндажи — четыре бывших артиллерийских блиндажа, довольно тесных и скверно построенных. Я занял крайний справа.
— Здесь все не поместятся, — сказал я Ламму.
— Об этом я подумал. Остальные разместятся наверху.
— Как это понимать?
— Пойдем! Один командир отделения и начальник легкого пулемета пойдут с нами.
Я взял Вейкерта и Бранда.
— Не шуметь, — прошептал Ламм.
Мы спустились вправо вниз. Здесь также было проволочное заграждение по пояс человеку. Мы осторожно, один за другим, пробрались сквозь него. И увидели овраг с плоским дном — он уходил вперед и направо. В нем было мрачно. На дне между низенькими сосенками тут и там — воронки от снарядов.