Война

— Могу я здесь же распределить людей? — улыбаясь, спросил я. — У меня там будет хуже.

— Делай, как находишь нужным, — усмехнулся Ламм. Он, похоже, прочел мои мысли.

— Кто-нибудь из вас обучен обращаться с легким или станковым пулеметом?

Откликнулись трое.

— Кто-нибудь еще исполнял особую должность?

Вперед вышел маленький и очень толстый солдат и произнес плаксиво, ужасно медленно растягивая слова:

— Ефрейтор Функе, два года я был ординарцем у командира роты.

— При этом улыбка озарила его широкое, грязное лицо; под носом у него висела капля. Он смахнул ее тыльной стороной ладони. Я не смог сдержаться и рассмеялся, и все кругом засмеялись Тоже, а он еще больше расплылся в улыбке. Должно быть, он расценил наш смех как знак дружелюбия. Я прикинул: «Ему не меньше сорока, к тому же он должен быть исполнительным, раз так долго был при командире роты».

— Вы будете посыльным при мне.

XI

Под вечер я сидел с Израелем и Хартенштейном у того выхода из блиндажа, что в сторону Белой горы. Изредка где-то вдали постреливали. Может, там шли последние бои этого наступления?

Мы бросали кусочки хлеба нашим птицам. Было сухо и пыльно. Молодые листочки березы казались серыми.

Над Белой горой появилось большое облако, похожее на серый зонтик от солнца, и тяжелые капли упали оттуда в пыль.

Хартенштейн наблюдал за всем этим молча; над переносицей у него залегли темные складки. Израель сказал, наморщив лоб:

— Новенькие хорошо относятся к тебе, Ренн.

— Они меня еще совсем не знают.

— Они довольны, потому что ты сделал папу Функе своим посыльным.

Кто-то поднялся по лестнице.

— Здравствуй, Ренн. — Ламм присел к нам. Он был бледен, но выглядел бодро.

— Покажи-ка мне точно, каково положение на Белой горе. Я доложил, что французы засели наверху. Донесение пошло в дивизию, а оттуда сообщают, что мое донесение неверно, что неприятель занимает всю гору.

— Неправда! Видишь окоп между обеими вершинами? Это всего лишь неглубокая канавка. Так это и есть — передняя французская траншея.

— Да, наши с тобой наблюдения сходятся.

— Как же там могут говорить, что у них вся гора? Это просто вранье. Да и наша артиллерия все время обстреливает левую вершину.

Ламм задумчиво смотрел вперед.

— Ты, наверное, никогда не размышлял над тем, как составляются такие донесения? Ведь там, в штабах, даже не представляют, как обстоит дело здесь, на переднем крае.

— Разве они никого не посылают на передовую?

— А ты видел у нас здесь кого-нибудь оттуда? Да и что это им даст? Допустим, сюда заявится кто-то. Что он увидит? Только участки леса и низины. А если мы не захотим ему что-то показать, так скажем: там опасно; или: туда днем нельзя.

— Но ведь части должны точно докладывать о том, как обстоит дело на передовой.

— А они этого не делают.

— Не понимаю.

— Ну, представь себе: воинские части — те, что там наверху, — доложили: французы держат только одну вершину. Тотчас из тыла приказ: взять и вторую. Но это было бы безумием, так как там все равно никому не удержаться, поскольку французская артиллерия может стрелять в окопы, как в корыта с мясом.

— Этого я не могу понять.

— И не поймешь. Но это так.

— А в четырнадцатом году тоже было так?

— Конечно, нет. Тогда еще не существовало вражды между фронтом и тылом.

— Кто повинен в этой вражде?

— И те, и другие. В тылу перестали понимать войска после того, как те перешли к позиционной войне, а войска считали, что знают все лучше, и не хотели больше слушаться, так как именно они несут потери.

Он ушел.

В этот день и в последующие у меня было мрачное настроение. Я не хотел соглашаться с тем, что сказал Ламм. Я боялся признаться себе, что он верно подметил признаки разложения.

XII

Стреляли мало. Но у меня снова были потери внизу, в овраге. Осколок попал там в кожух легкого пулемета, вытекла вода. Пулемет пришлось отправить в ремонт. Вейкерт исхудал и походил на чахоточного. Бранд не переставал трястись, и глаза у него совсем побелели, но он не жаловался. Я очень полюбил этого парня.

Как-то ночью пришел Ламм и спросил резко:

— Где Бранд?

— Внизу, в овраге.

— Отведи меня туда!

Ярко светила луна. Я шел впереди. Чего ему надо от Бранда? Что сказать ему, если он что-то против него имеет? Ламм казался разъяренным.

— Здесь, — шепотом произнес я.

В сплетении веток была видна только стальная каска.

— Вы Бранд?

— Нет, господин лейтенант. Эмиль, иди сюда! Господин лейтенант требует.

Внизу завозились. Из ветвей показалась непокрытая голова. Бранд поспешно завязывал галстук.

— От имени Его Императорского Величества командующий генерал награждает вас Железным крестом. Вы честно заслужили его.

Ламм протянул ему руку. Бранд нерешительно пожал ее и тут же отпустил.

— Возьмите же награду, — засмеялся Ламм. Бранд схватил крест.

Все, кто был в воронке, стали восторженно и бурно поздравлять Бранда.

— Тише! Тише! — смеялся Ламм. — Вы разбудите французов! — Он отвел меня в сторону:

— Теперь к следующему награжденному!.. Знаешь, когда я начал свою речь, а он еще возился с этим галстуком, я подумал, что, кажется, сделал большую глупость.

— Люди никогда не забудут, что ты принес Железный крест прямо в воронку!..