Война

И всё же, в те несколько секунд перед тем, как от интенсивного жара перед глазами всё размылось, я смотрела на него и опять задавалась вопросом, что такого он мне не рассказывает.

Глава 20 Психопат

Балидор смотрел в лицо видящему с серебряными глазами и сохранял свой поверхностный разум почти пустым.

Постоянно держать свои мысли вне досягаемости aleimi разведчика из Лао Ху (несмотря на ошейник и конструкцию вокруг комнаты) — это лишь один из протоколов предосторожности, который он установил для своих разведчиков, когда дело касалось взаимодействия с данным пленником.

Он сделал список и пришпилил его к стене в комнате, которая служила постом управления.

У видящих была фотографическая память, конечно, так что в списке не было строгой необходимости, но он не хотел, чтобы кто-то из его людей расслабился или подумал, что протоколы можно ослабить со временем, или после многократного тестирования мер сдерживания. Теперь он руководил не только теми видящими, которые воспитывались и обучались в Адипане. Под его началом работали экс-Повстанцы, бывшие члены охраны Семёрки, а теперь даже рекруты из числа беженцев.

В результате он начал осторожничать с определёнными вещами.

Он также стал разъяснять детальнее, разжёвывать приказы.

Скрестив руки на груди, Балидор вздохнул.

Он ощущал давление времени, даже сейчас. Именно поэтому он пришёл сюда сразу после завтрака, а не отправился вздремнуть, как большинство видящих, и даже не стал искать Ярли, если уж на то пошло. Он уже получил полный доклад по положению пленника от Деклана, который был старшим офицером охраны здесь, в Нью-Йорке, на время отсутствия его и Врега.

Он также пересмотрел профиль, который составила на него Элли перед поездкой в Сан-Франциско.

В Аргентине Балидор принял решение переправить Дитрини в Нью-Йорк наперёд основных команд. Он сделал это преимущественно из целей безопасности, на случай, если Лао Ху наберутся наглости и попытаются вытащить его, пока все отвлеклись.

Хорошо, что он так сделал.

Раннее прибытие Дитрини означало, что он попал сюда до карантина, что избавило их от множества потенциальных проблем. В отличие от остальной команды, видящего из Лао Ху нельзя было оставлять без ошейника в битком набитом контейнере, даже в оковах и под сильными наркотиками. Если бы дошло до такого, Балидор, возможно, порекомендовал бы попросту убить его и выбросить тело в гавани.

Если так подумать, то он бы спокойно смирился с таким исходом.

Сейчас, глядя на постаревшего разведчика, Балидор видел, что его глаза слегка остекленели.

Он узнавал странные вмятины в его aleimi от наркотиков, которые ему начали вливать через капельницу примерно час назад. Этот пакет капельницы висел здесь и сейчас, роняя по крупной капле примерно каждые полминуты.

И всё же в этих зловещих глазах цвета ртути жило отчётливое осознание происходящего.

Балидор оценивал степень этого осознания, пытаясь решить, стоит ли ему увеличить дозу сейчас или подождать. Часто это требовало деликатного балансирования, чтобы сделать субъект сговорчивым, но в то же время достаточно внятно мыслящим, чтобы он мог принести пользу. Дитрини не мог тягаться с Мечом в плане устойчивости к психотропному коктейлю, которым они его пичкали, но возможно, ему стоило отдать второе почётное место.

Он всё ещё пытался принять решение, когда серия резких, детальных изображений пронеслась в его сознании с достаточной ясностью, чтобы он действительно вздрогнул.

Когда его физическое зрение вернулось в норму, видящий улыбался.

Балидор вздохнул, источая терпение.

— Тебе это когда-нибудь надоедает, брат? — положив руки на колени, Балидор сохранял скучающий, вежливо безразличный тон. — Ты же не ребёнок. Ты уважаемый член Лао Ху, уже в годах. Ты не научился делать со своим разумом ничего получше?

— Нет, — взгляд Дитрини не дрогнул. — Не научился. И мне никогда это не наскучит, брат. Никогда. Это питает меня. Это питает меня как нектар.

Балидор поджал губы.

После небольшой паузы он сделал пренебрежительный жест рукой.

— Судя по тому, что мне известно о твоих схемах действия, брат, это неправда. Мне говорили, что ты ломаешь эти свои одержимости… эти объекты твоих инфантильных фиксаций. Ты играешь с ними, пытаешь их, узнаешь их слабости. И всё же, как только ты одерживаешь успех, тебе становится скучно. Ты уходишь.

Дитрини склонил голову набок.

— Всем нам нужно хобби, брат.

Когда Балидор лишь беззлобно щёлкнул языком, на лицо другого вернулась улыбка.

— …И мне никогда не наскучит моя дорогая, дорогая девочка, Балидор. Я могу привести других, чтобы развлечь её, чтобы сохранять свежесть в наших отношениях, поддерживать её возбуждение. Я могу отдать её моим псам, львам, ягуарам и тиграм в Городе… но она никогда не могла быть такой же, как остальные. Она бы никогда не оставила меня. Никогда.

Вытеснив образы во второй раз, Балидор нахмурился.

— И, тем не менее, она уже покинула тебя, брат мой, — сказал он. — Забыл?

Дитрини мягко щёлкнул языком, качая головой.