Война

– Вот что отвратительно – обед, который еще только предстоит приготовить, да еще и без вина, потому что Ублюдок вычистил все погреба; отсутствие уха не отвратительно. Так, Энни, раз ты вернулась, то забери эту здоровенную дубину по имени Март в зал для прислуги и займи его чем-нибудь, пока не придет его мать, а потом возвращайся. Нам все-таки надо приготовить обед. Джек, ты возьми хозяйку Агаты с собой в гараж и проведайте там Тима и маму, но прежде чем вернуться сюда, разберись с этой женщиной. – Она бросила обвалянную в муке курицу в сотейник, повернулась ко всем спиной и продолжила готовку. Ее сердце готово было вырваться из груди – скоро все они будут дома. Только потом она поняла, что не спросила про Саймона. Она перевернула курицу. Ну конечно, не спросила. Они с Роджером были в лагере для военнопленных, так что с чего бы им приехать вместе?

Только два дня спустя, когда Эви стояла у кедра и трогала его за низенькие ветви, приговаривая, что он обязательно должен не погибнуть и принести всем большую удачу, она увидела, как такси Теда тарахтит по подъездной дорожке. Машина остановилась у ступенек портика. Дверь открылась, и из машины выбрался он, Саймон, в серо-синем пальто, которое выдавали всем освобожденным пленным, и его рыжие волосы сверкали на солнце, пока Тед доставал из багажника его новенький вещмешок. Саймон выглядел старше, но не таким осунувшимся, как Джек, и на нем не было шрамов, хотя откуда им было взяться? Он был денщиком, и его защищала от опасности колючая проволока, тогда как остальные вернулись и сражались.

Она стояла и не могла пошевелиться. Саймон был здесь, и она так долго этого ждала, и теперь она не могла в это поверить. Да, все так и было. Но она просто не могла поверить, что он здесь.

– Эви, – его голос не изменился.

И вот она уже бежала по свежей земле, по гравию, прямо в его объятия, и это были те же самые объятия и те же самые губы, и глаза были такими же голубыми. Это она изменилась, это у нее в голове что-то перевернулось.

Он поднял ее и закружил. Он возмужал, стал крупнее. Истерли Холл принимал заключенных лагерей, которые были похожи на скелеты и страшно болели после нескольких лет ужасного обращения, у некоторых не было рук и ног. Но он был сильным и все еще очень привлекательным. Она сказала ему, не отрываясь от его губ:

– Ты должен увидеться со своей мамой и с папой тоже. Я возьму отгул.

– Я уже их видел, мы сначала заехали к ним, – он опустил ее. – Ты же не обижена, верно?

Она завертела головой, держа его лицо в своих руках и целуя в губы.

– Конечно, не обижена.

Но она была обижена.

Роджер вышел из машины с другой стороны и обошел ее, пальто ему было явно велико. Он выглядел очень худым и явно нездоровым и остановился, чтобы опереться о крыло автомобиля, когда Тед доставал его вещмешок. Его мешок тоже был не особенно пузатым, но что могло остаться у человека после нескольких лет заточения? Тед уже залезал обратно.

Саймон сказал:

– Оберон устроил для нас ускоренную репатриацию. Ты же знаешь, что я отказался от участия в побеге, да? Я решил, что от меня будет больше пользы, если я буду отвлекать немцев. Им очень понравилось представление. Мы играли для них всю ночь. Только после этого они поняли, что кто-то пропал, но тоннель они так и не нашли, слава богу. Это был бы конец всей театральной истории. – Он задумался на секунду, как будто припоминая что-то, его голубые глаза будто искали какую-то мысль в его голове. И тут он добавил: – К тому же это помогло убежать еще нескольким людям. Неплохо, да?

На передних ступеньках стояла и дышала воздухом сестра Ньюсом и еще несколько человек из медицинского персонала.

Когда в такси завелся двигатель и машина двинулась с места, Роджер упал на землю. Она подбежала к нему и проверила его лоб. Она крикнула, стараясь перекричать уезжающий автомобиль:

– Сходи за санитаром, пусть поможет, Сай! Не стой ты как вкопанный.

Проклятый, проклятый Роджер, он привез к ним лихорадку, бедный идиот. Она была почти уверена в этом. Несколько пар ног зашуршали по гравию. Сестра Ньюсом подошла к ним первая и жестом остановила санитаров и двух сестер:

– Только двое, а потом придется отправиться в палату карантина вместе с ним.

Палату карантина устроили в зимнем саду, потому что там освободилась целая изолированная комната. Все женщины-пациенты уехали домой.

Саймон стоял там, где она оставила его, и смотрел во все глаза.

– Это же заразно, да?

В Роттердаме Оберон стал задумываться о том, как работает нейтралитет.

В своем гостиничном номере он долго тренировался подделывать подпись своего отца, пока, по собственному мнению, не приблизился к идеалу. Он выписал доверенность на титульной бумаге Истерли Холла, которую Ричард выслал ему без вопросов, в ответ на письмо с заверением, что у Оберона есть план, который, возможно, поможет спасти Истерли Холл.