Война

– Как ты узнал, что я в том горящем доме? – спрашиваю я Войну. Мой голос по-прежнему хрипловат. Видимо, я еще не до конца оправилась, но этот вопрос таился в глубине моего сознания с тех пор, как он спас меня.

– Я издали увидел, как ты бежала, – отвечает Всадник.

Вспоминаю, что видела его величественный силуэт вдалеке. Он был так далеко, что никак не мог меня видеть. Однако все же увидел.

– И я видел, что кто-то тебя преследует, – добавляет Война.

Ого. Ну, допустим.

В этот момент в шатер входят какие-то женщины, прервав наш разговор. Вместе с ними снаружи снова проникает тот же смрад. Морща нос, я плотнее заворачиваюсь в одеяло Войны. Как же мне не хватает дверей! И стука в дверь. И вообще, личного пространства. Здесь, в платочном городке, где все мы живем на виду друг у друга, это кажется далеким сном.

Женщины притащили лохань с горячей водой, от которой поднимается пар. Поставив ее на пол, они кладут рядом несколько полотенец и отступают к выходу. Они кажутся испуганными, и постоянно оглядываются на выход из шатра, будто там, снаружи, поджидает опасность.

– Вам нужно что-нибудь еще? – спрашивает одна из них, глядя на нас с Войной. Ее любопытный взгляд скользит по мне, замечая и мои голые плечи, и то, до чего я грязная, и, наконец, тот факт, что я в постели Всадника. На щеках женщины вспыхивает румянец.

– Больше ничего, – Война жестом приказывает им уходить.

Когда мы остаемся одни, он кивает на лохань.

– Не хочешь принять ванну?

Да я бы, кажется, левую грудь отдала за то, чтобы принять ванну! Миг – и одеяло летит в сторону. Но стоит встать, как на меня снова наваливается страшная усталость. Я пошатываюсь. Обожженное горло саднит, вместо дыхания – хрип, раны от меча на руке, шее и туловище отзываются острой болью, а ноги подкашиваются.

Я делаю пару неуверенных шагов, и меня подхватывает Всадник.

– Я могу идти, – протестую я.

– Позволь помочь тебе, жена, – отвечает он. Его губы так близко от моего уха…

Я неохотно позволяю Всаднику донести меня до ванны. Он помогает мне усесться в обжигающую воду.

Ох, кажется, я сейчас растворюсь.

Клянусь, уже очень давно мне не было так хорошо.

Стоп, но ведь это же неправда?

У нас с Войной было множество моментов, гораздо более ярких, чем этот. Мои щеки начинают пылать, в животе что-то сжимается. И даже прямо сейчас, несмотря на всю усталость, я охотно испытала бы живительный оргазм.

Наклонившись вперед, обхватываю ноги руками и, повернув голову, прижимаюсь к коленям щекой. Это так приятно, глаза закрываются сами собой. Слышу, как Война, присев рядом с лоханью, что-то опускает в воду. В следующий момент ощущаю прикосновение влажной ткани к моей спине. Я открываю глаза.

– Что ты делаешь?

– Мою свою жену.

Моя спина напрягается. Мы вступаем на неизведанную территорию. Я уже привыкла к его прикосновениям, связанным с сексом и исцелением. Но позволить Всаднику мыть себя – иной вид близости.

Раньше я бы этому воспротивилась. Возможно, я просто слишком устала, или же для меня стало откровением то, сколько между нами еще невысказанного и несделанного. Как бы там ни было, я не сопротивляюсь.

– Ладно, давай, – киваю я.

Война не отвечает, но я чувствую, как он водит тряпицей вверх и вниз по моей спине, осторожно обходя рану на шее. Когда он окунает тряпку в лохань, вода становится красноватой.

Закончив с моей спиной, Всадник обходит лохань и начинает мыть мои руки, бережно и аккуратно стараясь промыть раны.

– Я был глупцом, – признается он.

Смотрю на него вопросительно.

– Ты больше не будешь участвовать в битвах, Мириам, – поясняет он.

Я замираю. Больше никаких битв? Как же тогда предупреждать людей? Наши глаза встречаются.

– Я не могу тебя потерять, – горячо говорит Всадник.

У меня перехватывает горло.

– Поверить не могу, что позволил себе думать, будто этого не может случиться, – добавляет он, глядя на мои раны. – Особенно после того, как на тебя напали. Я никогда не думал, что Он мог бы позволить…

И в этот момент в шатер входит солдат.

– Война… – начинает он.

Господь всемогущий! Такого понятия, как «частное пространство», больше вообще не существует?

Я прикрываюсь как могу. Всадник даже не поднимает взгляд.

– Уходи.

– Ты не поднял мертвых…

Взгляд Войны фокусируется. Он поднимает голову и снова встречается глазами со мной. Всадник – приверженец привычек, и самая стойкая из них – воскрешать мертвецов после каждого сражения.

Я вспоминаю выпущенных мной птиц. Как же ничтожны мои усилия по сравнению со всей нежитью, которую поднял Война.

Война поднимается, выражение его лица становится серьезным, расчетливым. Тот, новый человек, которого я мельком увидела в нем, у которого есть сердце и сострадание, исчезает, словно видение. Но я не готова так легко с ним расстаться.

Хватаю Войну за руку.

– Пожалуйста, не надо, – шепчу я. – Прошу тебя. Люди, которые выжили, – не убивай их, пожалуйста.