Война

Мы с грохотом несемся вниз по лестнице, а у меня начинается приступ кашля. Я кашляю и кашляю, а потом начинаю задыхаться.

Внезапно тьма сменяется светом. Только что мы были внутри окутанного дымом здания, а в следующий миг оказываемся снаружи, дневной свет ослепляет. С трудом различаю солнце сквозь дым, стоящий над городом, и все же при виде него – яркого, кроваво-красного – из моей груди вырывается всхлип.

Всадник крепче прижимает меня к себе.

– Я думала, что умру, – хрипло говорю я ему.

Я была в этом уверена.

Война смотрит на меня своими жуткими глазами.

– Не сегодня, жена, – решительно заявляет он. – И вообще никогда.

Битва в разгаре, но Война покидает город, бережно прижимая меня к груди.

Не понимаю, как к этому относиться, но между нами определенно что-то изменилось. Меня до сих пор бьет крупная дрожь и от возбуждения, которое я чувствовала во время битвы, и от смертельной усталости. Покачиваясь в седле, вспоминаю последнее сражение. Укол стали, дыхание огня, дым, наполняющий легкие – при одном воспоминании я начинаю кашлять, и никак не могу остановиться. Кашляю, сотрясаясь всем телом, а перед глазами снова пелена.

– Останься со мной, жена, – властно говорит Война. В его голосе столько силы, что я с усилием поднимаю веки. Я и не заметила, как закрыла глаза…

Новый приступ кашля разрывает грудь изнутри. Воздух слишком сухой, в горле пересохло, не хватает кислорода.

Скорее чувствую, чем вижу, что Война внимательно смотрит на меня. Выругавшись вполголоса, он вынимает руку из-под моей рубашки – чтобы обхватить ею мою шею. В первый момент меня охватывает паника. В конце концов, я ведь только что побывала в бою – и если тебя хватают за шею, значит, собираются задушить. Но это же Война, который всего несколько минут назад твердо обещал, что я не умру.

И прикосновения нежные – успокаивают, расслабляют. У меня слипаются глаза, я прерывисто вздыхаю и, откинувшись назад, прислоняюсь к нему. Он быстро целует меня в висок, и мы едем дальше.

Сначала я почти ничего и не чувствую. Но чем дольше его ладонь касается моей шеи, тем легче мне дышать. Когда мы возвращаемся в лагерь, люди смотрят на нас с удивлением. Никто не предполагал, что мы с Войной можем вернуться. Всадник едет между палатками, направляясь к своему шатру. Соскочив с коня, он обхватывает меня за талию и опускает на землю.

И тут же его порочные губы снова приникают к моим, горячие и требовательные. Я забываюсь в этом поцелуе, а Всадник подхватывает меня на руки и несет. Слышится шелест ткани, и Война снова опускает меня на пол, уже внутри шатра.

Он смотрит на меня – но сейчас все по-другому. Он стал другим. Жестокость, в которую он облачался, как в плащ, исчезла. Мой Всадник сейчас кажется… человеком.

Не сводя с меня взгляда, Война освобождается от доспехов, затем снимает одежду. Его лицо серьезно. Он подходит ко мне, и настает моя очередь. Ловкими движениями он стягивает с меня рубашку, затем штаны. Я просто стою не шевелясь. Мы раздевались десятки раз, но все было не так. Никогда еще у Всадника при этом не было такого живого взгляда, когда он смотрел на меня.

Раздев, он опускает меня на постель и сам ложится рядом. Я вся в грязи, в крови и так измотана, что едва держусь. Все это не слишком романтично. Но когда он прижимает меня к себе, в его движении нет ничего сексуального. Оно интимное – да, но не сексуальное.

Я судорожно вздыхаю, заглядываю ему в глаза.

– Что мы делаем?

– Ты едва не умерла, – отвечает он. Все же в чертах его лица есть что-то дикое… Он поднимает дрожащую руку и заправляет прядь волос мне за ухо. – Не явись я вовремя, опоздай на минуту…

Не закончив фразу, он привлекает меня к себе и целует в губы, словно хочет убедиться, что я и впрямь жива.

– Разве не для этого ты здесь? – тихо говорю я. – Мы все обречены, все умрем.

Говорить очень больно, горло буквально горит.

– Не все. Не ты.

Мои веки тяжелеют. Я так устала, так чудовищно устала. Не знаю, от чего больше – от сражения, от дыма, которого наглоталась, от потери крови или от исцеляющей магии Войны. Мой организм требует сна.

– Все равно, я же человек, – бормочу я. В глазах Всадника это всегда будет проблемой.

– Да, – говорит Война. – И ты такая хрупкая, что больно смотреть. Твои кости так и норовят сломаться, кожа – покрыться ранами, сердце – остановиться. И впервые в жизни все это приводит меня в отчаяние. До сих пор я не знал настоящего страха.

Это неловкое признание поражает меня, как удар хлыста. Я немного отстраняюсь от Всадника, чтобы видеть его лицо.

Война уже исцелил меня однажды, сразу после того, как на меня напали. Тогда я тоже была на волосок от смерти, но он все же не вел себя так, как сейчас. Какое бы ледяное сердце ни было дано Всаднику, когда он явился в наш мир, кажется, оно начинает потихоньку оттаивать. И я начинаю видеть в нем проблески настоящего человека.

Протянув руку, касаюсь его губ.

– Ты не такой, каким кажешься, – выдыхаю я, уже засыпая.

Война целует мне пальцы.

– И ты тоже.

Эти слова – последнее, что я слышу, погружаясь в сон.