Война

На этот раз они повернули не к элеватору, а в противоположную сторону, налево, к центру. По трассе доехали до поворота на Алхан-Юрт, свернули, прижались к домам и на тихом ходу проползли еще метров пятьсот, до свежей, отстроенной, видимо, совсем недавно, но уже напрочь разбитой мечети. Здесь начиналась зона разрушений. Целых домов не было ни одного, две-три стены и посередине – куча мусора либо просто одна стена, как человек, вывернутая взрывом наизнанку, трепещущая на ветру голыми обоями и выставляющая напоказ то, что должно быть внутри.

Около мечети их остановили вэвэшники. Они кучковались в пустой коробке складского двора, прижавшись с внутренней стороны к стенам забора. Дальше дороги не было – остальную часть села, за поворотом, занимали «чехи».

Засели они там плотно. Весь день напролет в селе кипел обстрел. Разрывы сменяли друг друга один за другим, снаряды падали так же беспрерывно, как и в тот непрекращающийся холодный зимний дождь, который Артем недавно пережил. Где-то чуть дальше, ближе к реке, шла постоянная стрельба, автоматная трескотня выделялась из общей канонады.

Жизни в селе нет. Улицы пустынны, местных не видно. Дома стоят мертвые. Только вэвэшники жмутся вдоль заборов, ползают по канавам. Изредка, выглянув предварительно из-за угла, бегом пересекают открытое пространство.

Артем с психологом сразу приняли правила игры. Перевернулись на животы и распластались по броне, вжались в нее. Психолог, наполовину свесившись, заорал вэвэшникам:

– Эй, мужики! Тут где-то наш АРС сожгли! Не видели?

– Видели! – Один из солдат, по самые пятки утонувший в большом бронике, указал вдоль улицы. – Вон он стоит! Мы его вытащили.

Артем глянул туда, куда показывал вэвэшник. За поворотом, где начиналась нейтральная зона, на обочине дороги громоздилась груда ржавого горелого железа.

Психолог тоже глянул в ту сторону, потом недоуменно повернулся к солдату:

– Не, ты чего, это не наш… Наш новый был.

Солдат посмотрел на него как на идиота. Психолог сконфузился – тоже понял, что ляпнул глупость. Был новый АРС, стал старый. На войне это быстро делается, в два счета. Такой переход только в мозгах долго укладывается. Так же, как человек: был живой, стал мертвый.

– Слушай, а его на сцепке тащить можно, как считаешь?

– Можно. Я ж говорю, мы его тащили. Только бросили. На хрена он вам? Все равно не восстановите.

– Нужен. Списывать-то надо. А водила где, не знаешь?

– В полк пошел. Ранило его. И второй, который с ним был, – его тоже ранило. Они вместе ушли.

– Ясно. – Психолог отвернулся от вэвэшника, сунул голову в водительский люк. – Серега, давай туда. Вон он, видишь?

Мотолыга, хрустя гусеницами по разбитому, в крошках кирпича, асфальту, на медленном ходу подобралась к АРСу, развернулась задом. Серега начал потихоньку сдавать, а психолог корректировал, для лучшего обзора привстав на колени. Артем снял рацию и, приготовившись, лежал на броне. Когда психолог махнет рукой и Серега встанет, ему придется спрыгнуть и зацепить АРС сцепкой.

В проплывавшей слева канаве лежали вэвэшники и отрешенно наблюдали за их манипуляциями. За канавой было поле, засеянное кукурузой. В поле – одинокий фермерский дом, из которого с периодичностью в четыре-пять секунд вылетали трассера и уходили в сторону Алхан-Калы. Красные черточки были отчетливо видны на фоне вечернего леса. Трассера медленно наискось пересекали улицу метрах в пятидесяти от них, навесом улетали за реку и там терялись в крышах домов и клубах разрывов.

Артем вдруг понял, что они находятся в центре войны. Тот кусок, что недавно солдаты зацепили на болоте, – лишь край пирога, цветочки. А середка с ягодками – здесь.