Война

Мысль о цветах поразила Артема. Ему отчетливо представилось, как его Ольга в этот момент, именно сейчас вот, в эти вечерние секунды, сидит за накрытым белой скатертью столом с бокалом хорошего сухого вина – она любит сухое и не пьет дешевое – в окружении огромных красивых букетов и, улыбаясь, принимает поздравления. Комната залита ярким светом, гости при галстуках, радуются и танцуют. И рабочий день у них закончился, и они свободны от проблем и могут позволить себе не думать о поисках еды и тепла, а заняться выбором цветов для девушки – в том мире есть время для работы и время для веселья. А еда и тепло прилагаются к человеку в роддоме вместе со свидетельством о рождении.

Это лишь здесь убивают независимо от времени суток.

Когда сидишь в окопе, кажется, что воюет вся земля, что везде все убивают всех, и горе людское заползло в каждый уголок мира, докатившись и до его дома. Иначе и быть не может.

А оказывается, еще есть места, где дарят цветы.

И это так странно. И так глупо. И так смешно.

Ольга, Ольга! Что случилось в жизни, что произошло с этим миром, почему он, Артем, должен быть сейчас здесь? Почему вместо тебя он должен целовать автомат, а вместо твоих волос зарываться лицом в дерьмо? Почему?

Ведь, наверное, они, вечно пьяные немытые «контрачи», измазанные в коровьем дерьме, – не самые худшие люди на этом свете.

На сто лет вперед им прощены грехи за это болото.

Так почему же взамен они только это болото и получили?

Как-то все это странно.

Любимая, пускай у тебя все будет хорошо. Пускай в твоей жизни никогда не будет того, что есть у меня. Пускай у тебя всегда будет праздник, и море цветов, и вино, и смех. Хотя, я знаю, сейчас ты думаешь обо мне. И у тебя грустное лицо. Прости меня за это. Ты, самая светлая, достойна лучшего.

А умирать на этом болоте предоставь мне.

Господи, какие же мы разные! Нам всего лишь два часа лету друг до друга, а такие разные жизни у нас с тобой, двух таких одинаковых половинок! И как тяжело нам будет соединять наши жизни вновь…

Игорь досмолил свой бычок, воткнул его в землю. Его лицо стало задумчивым, он представил нарядные платья, духи, вино, танцы… Потом глянул на Артема, на его драный бушлат и грязную морду, и тоже усмехнулся:

– Да, бля. Поздравляю.

Поесть в этот день так и не удалось. Как только они вернулись в батальон и Артем, спрыгнув с брони, направился к своей палатке, он нос к носу столкнулся с вынырнувшим навстречу взводным. Быстро поздоровавшись и спросив про бой, тот озадачил его по новой – ехать связистом с толстым лейтенантом-психологом.

Психолог этот раньше служил вроде как в ремроте командиром взвода. А может, и в обозе штаны просиживал, в общем, толку от него не было никакого, так – не пришей кобыле хвост. Но потом, когда полк отправляли в Чечню, выяснилось, что в каждом батальоне по штату должен быть свой психолог, чтобы любой солдат, у которого от убийств башня клина схватит, мог прийти и пожаловаться ему на свою психологическую несовместимость с войной в частности и с армией в целом. И добрый психолог, по задумке, должен был обнять усталого воина, поплакать с ним на своей жилетке, успокоить димедролом и отправить в крымский санаторий проходить реабилитацию. На деле же, чтобы лечить солдат от депрессии, насобирали по батальонным закоулкам всякую болтающуюся без дела шелупонь вроде толстого лейтенанта, не пригодную ни на что другое. Впрочем, за помощью к психологу так ни разу никто и не обратился. Потому что единственным способом, которым он мог поставить заклинившую башню на место, был мощный удар в челюсть. А кулаки у него – будь здоров.

Но человек он был энергичный, сидеть без дела ему было скучно, и лейтенант брался за все подряд, неформально исполняя обязанности на должности «принеси-подай, иди на хрен, не мешай».

На этот раз задачу психологу нарезали следующую: добраться до Алхан-Юрта, разыскать там батальонную водовозку – АРС[37], попавшую в засаду и сожженную «чехами», и оттащить ее в ремроту. А также узнать, что стало с водителем и сопровождавшим его солдатом, живы ли они, и если нет, то разыскать и привезти тела.

Поехали втроем – психолог, Артем и Серега-мотолыжник, водитель этой жестянки МТ-ЛБ.

Ехать на мотолыге было не так удобно, как на бэтээре. Хотя она намного шире и совсем плоская, но на поворотах ее, гусеничную, резко дергало, и Артем, пытаясь зацепиться за рассыпанные по броне бляшки-заклепки, все время чувствовал себя жирным блином на скользкой сковороде.

Опять это унылое слякотное поле, опять колея, чавканье гусениц по жиже, опять дождь. Брызги грязи снова летят в лицо, шлепаются на броню. А бушлат так и не просушен, уже который месяц. И сапоги сырые совсем. И уже который месяц грязное все. И опять холод. Этот вечный холод, как он достал, сука, хоть денечек бы пожить в тепле, прогреть кости. И есть охота.

Они жмутся друг к другу, закуривая, и кутаются в воротники. Опять поворот, федеральная трасса, «Рузкие – свиньи»… Как же задолбало-то все, как домой охота!