Война

Объявляется начальство. Мы только что проснулись и умываемся из бетонных быков – невысоких, по колено, опор под металлический каркас недостроенного мясного цеха; в каждом из них накопилось литров по пять талой зеленой воды. Пить ее нельзя, но для умывания она вполне пригодна. И тут в ворота въезжает трофейный серебристый «Паджеро» и два бэтээра сопровождения, нагруженных коробками с гуманитаркой.

Из джипа выползает командир нашего полка дядюшка Вертер.

Батальон по тревоге выстраивают на плацу, мы бежим в строй, заправляясь на ходу, разбиваемся по подразделениям.

– Интересно, что случилось? – спрашивает Пинча, облокотившись на Гарика и наматывая на ногу почерневшую портянку.

Пиночетовские портянки воняют просто нестерпимо. Даже Мутный – и тот воротит нос, а это что-нибудь да значит. Аркаша предлагает Пиноккио соскабливать грязь с ног и продавать вместо гуталина, настолько она черная. Мы долго ржем над его шуткой.

По строю разносится слух: командир полка привез медали, будут награждать отличившихся. Медали – это хорошо, мы оживляемся. Каждому хочется приехать домой при полном параде. В горах или в Грозном нам на это было наплевать, мы мечтали только выжить, но теперь до мира рукой подать, и всем хочется быть героями. Я толкаю локтем Леху, подмигиваю ему: наверняка сегодня он повесит себе на грудь «Отвагу», к которой его дважды представлял взводный еще в Грозном. Леха улыбается.

На середину плаца выносят стол, накрытый красной скатертью. На нем раскладывают коробочки и орденские книжки. Коробочек много, должно хватить на всех. Начинает накрапывать дождь. Редкие капли стучат по книжечкам, оставляя на них разводы. Два солдата относят стол поближе к стене, под крышу, и ставят рядом с дыбой.

Пинча считает, что первое награждение могло бы быть более торжественным: полкан должен был заказать по такому случаю в штабе группировки оркестр.

– Я по телевизору видел: когда медали вручают, обязательно оркестр играет туш, – говорит он. – По-другому просто не бывает. Иначе и медали вручать незачем. Весь смысл именно в туше.

– Ага. Может быть, ты хочешь, чтобы сам президент расцеловал тебя в задницу?

– Было бы неплохо, – серьезно отвечает Пиночет. – Я вообще считаю, что здесь каждому можно смело вешать медаль на грудь. Был в Чечне? Пожалуйста, дорогой товарищ рядовой, получите «Боевые заслуги». Штурмовал Грозный? Вот вам медаль «За отвагу». Ого, вас даже в горы занесло? Ну что ж, получите орден Мужества.

– «Мужество» дают только раненым или погибшим, сам знаешь. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это «Боевые заслуги» первой степени.

– Тоже хорошо, – соглашается Пиночет. – Но тогда пускай будет туш.

– Знаешь, сколько полков в одной нашей группировке? – возражает ему Гарик. – В каждый на награждение выезжать – никакого оркестра не хватит. И потом, с чего ты взял, что он у них вообще есть?

Мы спорим, есть ли в группировке свой оркестр. Пинча и Фикса уверены, что есть: иначе как же в Ханкале отмечали Двадцать третье февраля? Наверняка было построение с торжественным маршем, а торжественного марша без оркестра не бывает. Гарик и Леха утверждают, что оркестра в Чечне нет. Но, в общем-то, все согласны с Пинчей: нам и вправду хочется чего-то более торжественного.

– Как же провожать в последний путь генералов, если невзначай кого-нибудь из них убьют? – выдвигает Пинча весомый аргумент.

– Генералов не убивают, – говорит Олег. – Вы слышали хоть про одного убитого генерала? Они все в Москве сидят.

– Да? А Шаман? Он же здесь и по передовой мотается. Его запросто могут подорвать на фугасе, – возражает Пиноккио. – А Булгаков? Он ведь с нами в горах был.

– Шамана подорвать не могут, – говорю я. – Я видел, как он ездит. У него два бэтээра охраны, и над дорогой постоянно барражируют две вертушки. И хотя он сам ездит в «уазике», но наверняка маршрут перед его поездкой прочесывает инженерная разведка. Нет, Пинча, подорвать командующего группировкой не так-то просто. Вот полковников, тех – да, тех валят, я сам видел одного убитого полковника. И даже слышал про пленных полковников. Но генерал – это совсем другое дело.

– Но ведь бывают же инспекции из Москвы, – настаивает Леха. – Прилетают же сюда какие-то штабные генералы. Таких запросто могут сбить в горах.

– Что-то я не видел в горах ни одной генеральской инспекции, – замечаю я. – По-моему, они приезжают только за боевыми и не суются дальше Ханкалы или «Северного». Там ведь тоже передовая.

– Как это в Ханкале передовая? – не понимает Пинча. – Там же тыл!

– Это для тебя тыл, а в генеральских отчетах – самая что ни на есть настоящая передовая. День там идет за два, президентская надбавка – полторы тысячи рублей в сутки за войну и два месяца к отпуску. Три командировки – и очередной орден Мужества на груди.