Война

Когда уже к девяти утра опять стали съезжаться авто, хлопать двери и бренькать молодёжная музычка, женщине полегчало на душе. Обыденность покатилась по старой колее. Почти. Объявленное по телевизору приходилось принять, как неизбежный факт. Из клубка чувств-эмоций-мыслей вновь возникла мама, которая была ярой путинисткой: «Он у нас молодец, охраняет родину денно-нощно. Что бы мы без него делали?». И всегда повторяла, как выходец советского поколения: «Лишь бы не было войны». Дочь не перечила девяностолетней родительницей, лишь в очередной раз воображала президента, как сторожа на базе, — в тулупе и шапке-ушанке, с берданкой наперевес; ходит, бдит вдоль забора-границы, выискивая в темноте ворогов.

Пока Анжела мыла чашку, в неё вползла, помимо воли, крамола: «А как же в школе учили «Миру — мир»? «Хотят ли русские войны?». Хотя… Тому, кто послал самолёты на Сталинград, тоже верили миллионы. Да нет, десятки миллионов! Не жизнь, а сплошной сюр. Не знаешь, чему верить. Точнее, кому».

* * *

Молодая женщина открыла внешнюю дверь, достойную сейфа, живо выскочила, дабы не быть прищемленной ею. С улицы опять, как неделю назад, на неё обрушилось грохочущее от общаги цунами. Молодёжи-то хоть бы хны! Пугающие вести по телевизору их не трогали. Наоборот: даже в такую невесёлую пору учащиеся усмотрели плюсы. Анжела из новостей в мобильнике уже знала: колледж, якобы, заминировали. Чья-то злонамеренная шутка воспринималась беспечными ротозеями с воодушевлением — отличная возможность не томиться в душных аудиториях! Свобода вместо учёбы! Рэп-речитатив вовсю резонировал в ближайших кварталах. Компании там-сям курили, нарочито громко ржали и болтали.

Эмоциональный маятник Анжелы качнулся в противоположную сторону: «Конечно, здорово, что у них такой задор, но нельзя ли чуть потише? Надо сходить к коменданту общежития, пожаловаться».

Она ласково глянула на серый клён во дворе. Большое дерево из трёх голых стволов походило на греческую букву «пси», лишь выше оно ветвилось-кудрявилось. Для Анжелы клён был своеобразным талисманом — ведь душа по-гречески — «психея», а она была психологом по профессии. Залюбовалась снежной опушкой, прильнувшей к стволам, затем приказала себе: «Расслабься, вдох-выдох. Побольше свежего воздуха в лёгкие». И одёрнула себя: «Подожди, какие первые слова услышала, выйдя на улицу? Ага — «не спеши!».

Женщина придавала серьёзное значение всяким знакам: неожиданным словам, резко меняющимся событиям, странным явлениям и снам. Возможно, в самом деле, ей не сто̀ит прежде времени злиться? Пусть оболтусы повеселятся, коли возраст позволяет! Пусть не спешат, побыв чуть-чуть в юном неведении. Не о том ли предупреждение свыше? Мол, не торопись с выводами.

Её самость шизоидно раздвоилась: вроде, забавляют эти бестолочи, и одновременно раздражает их развязность, когда в стране сплошной напряг.

* * *

Она приближалась к гогочущей толпе возле машин. Мимо них прошмыгивали прохожие, тоже недовольно оглядываясь. Но это «не спеши!» чуть успокоило Анжелу: «Я бы тоже радовалась весенней погодке среди них. Что ж, надо всё принимать с любовью. Вселенная — то же зерцало, отражающее твоё настроение, твоё отношение к жизни».

Внезапно наступила тишь… Следом в небесном оконце — среди пасмурной хмари — скользнул солнечный луч. Окрестности озарились благостным сиянием. Тишина длилась несколько секунд. Потом в воздухе разлилась совершенно иная песня. Нет, это была явно не опера, но вполне приличная мелодия с нормальным текстом. Как-будто ребятишки в момент исправились, решив послушать нечто более достойное. Женщина словно выплыла из грязного потока в чистую заводь. Нежданное чудо поразило до глубин сердца: «Каков подарочек судьбы!».

Шокированная парадоксальной переменой Анжела захотела тотчас поделиться своими переживаниями с кем-либо. Набрала на мобильнике номер давнего друга, нервно засмеялась в трубку:

— Слушай, Вячеслав. Мне сейчас самой нужна душевная помощь. Выслушаешь?

И не дожидаясь ответа, обрушила на знакомого вал чувств, мыслей, воспоминаний.

* * *

Ей было пять лет, когда она играла с чуть старшим братом на полу. После воскресного обеда родители бурно обсуждали на диване испытания американцами атомной бомбы. Всплыли уже будто подзабытые Хиросима с Нагасаки. Отец был уверен, что дети вряд ли вообще понимают, о чём он делится с матерью:

— Представляешь, сотни тысяч сгорели в огненном аду! Огромный чёрный гриб из дыма и пыли, и нет це-е-лого города. Всюду трупы и развалины. Пока моргнёшь, уничтожен Сталинград, за который мы бились с немцами двести суток! И ничто не спасёт…

Мать сидела с расширенными зрачками от представленной картины. Её ужас передался маленькой Анжелке.