Война

— Ну-ка, руки подняли! Я из тех, кого вы называете власовцами, и сейчас обоих уложу. Можете не сомневаться.

Видя поражённые таким оборотом лица людей, он злобно ухмыльнулся:

— Хотите понять, за что?.. За то, что вы, коммуняки, сослали в архангельские леса мою семью, расстреляли отца и старшего брата, мать уморили с голоду! Мать! Понимаете?! Теперь я ваш судья. Уж лучше с немцами вас бить. И мой приговор короткий: кровь за кровь!

Он почти кричал с надрывом, слюна брызгала с губ. Ему точно нечего было терять. И откуда он взялся, непонятно. Но от этого захваченным в плен было не легче.

Единственное, что уловил в его монологе Александр, упоминание Архангельска. Лейтенант сделал успокаивающее движение рукой вниз, хотя кровь била обухом в виски:

— Погоди-ка. Можно вопрос перед казнью?

— Говори кратко.

— В каком спецпоселении находилась ваша семья?

— Тебе это зачем?

— Выслушай меня.

— Ну, выскажись перед смертью.

— Моя семья тоже была выслана в архангельские спецлагеря. Прошёл и Сухое озеро, и Кожеозерский монастырь, и посёлок Душилово.

Во взгляде палача отразилось сомнение.

— А теперь стреляй! — сказал Сабатеев, тяжело дыша. — Всё равно по твоему пути не пойду. Я сражаюсь за Родину! И она у нас с тобой одна. Только учти: власти меняются, а мы будем убивать друг друга? Где здравый смысл?

Власовец скривился:

— Ты коммунист!?

— Нет, я из семьи верующих, выслан «за колокола» — звонил в церкви.

— Стой! Меня на побасенках не проведёшь! В вашей армии беспартийные в офицерах не ходят. Выкладывай партбилет!

— Я же сказал, что беспартийный.

— Не брешешь? Ну-ка проверим. Отвечай: как фамилия коменданта на Сухом озере?

— Зенов, — уверенно ответил Александр.

— А в Кожеозерском монастыре?

— Пантелеев.

— Что случилось с комендантом Зеновым?

— Он женился на репрессированной, его арестовали, и он застрелился.

— Ух, ты! Браво. Почти заслужил доверие. Считай, вам повезло, — он указал на молчавшего Лёшку. — Кажись, впервые допустил просчёт… В одном ты не прав: не Душилово, а Тушилово, хотя этот лагерь истинно душегубка.

— Не зря его так называли, — кивнул Александр.

Власовец ещё сомневался, хотя ствол чуть опустил.

— Ладно, расстанемся по-хорошему.

Он протянул левую руку лейтенанту. Это походило на проверку. Но Сабатеев вполне понимал боль человека после того, как сам прошёл через истинный ад на Земле. Без колебаний подал свою ладонь. Увы, в другой обстановке ему самому пришлось бы стрелять в этого человека, хотя ему не хотелось бы.

Уходя, власовец вынул патроны из обоймы, бросил оружие в ноги лейтенанта:

— Возьми и не оставляй без присмотра, командир. Мешок твой в кузове. За харчи спасибо: поел от пуза.

И лесом-лесом он скрылся в сумерках.

— Вот это натура-дура, — просипел Лёшка. — Как же вы верно ввернули про спецлагеря. Неужели вправду?

— Много хочешь знать, — повернулся к нему Александр. Он задрал подбородок и прижал ладонь к груди — сказывалась контузии, когда казалось, будто не хватает воздуха при волнении. — Какого хрена бросил мешок в кузов? Ладно, хватит рассусоливать, догоняем колонну.

Пока тряслись по просёлку, Сабатеев курил в окно и зло корил себя: «Растяпа! Надо же так опростоволоситься. Сам отдал врагу оружие!». Не помогало и самооправдание, что расслабился — мол, тяжко таскать пистолет на поясе. А он, зараза, незаметно залез в кузов под брезент.

Сабатеева охватили противоречивые чувства. Некстати всплыло в подсознании, как поддатый энкавэдэшник, тряся ПэПэШа, вопил в пустоту леса: «Всех укокошу! Дайте команду!». Александр не придал бы пьяному бахвальству значения, коли не достиг его ушей леденящий слушок: при отступлении армии упыри с малиновыми околышами положили раненых в лазарете, чтобы «человеческий материал» не достался врагу. «За такую беспечность враз бы поставили к стенке, — кольнуло в сердце. И сделал вывод: — И рад бы выпрыгнуть из лодки, да не получится».

Что ж, пронесла нелёгкая. Хотя не сто̀ит терять бдительность.

«Но какая штука-то вывернулась! — повернулись мысли Александра в другом направлении. — Почти как у отца». Воспоминания унесли его далеко, пока вдоль тёмной дороги мелькали хвойные ветви.

* * *

Его отец Николай был родом из-под Царицына — жил в селе Красная Слобода, что за Волгой. Когда пошёл служить, отправили конногвардейцем в Туркестан гонять басмачей, уж больно те досаждали местной власти. Правда, азиатские сопротивленцы называли себя борцами за веру — моджахедами. И в одной из схваток получилось так, что уже конногвардейцы очутились в хитром капкане.

Порубили почти весь отряд. Живыми в плен взяли лишь троих, среди них — Николай. Басмачи отпустили их позже за выкуп, что было невероятным чудом.