Война

Дождь зарядил сильнее. И это заставляло поторапливаться. Лётчик заметил недалеко орешник. Сделал себе из ветки «третью ногу» — потолще, и, стиснув зубы, поднялся. Поковылял вперёд.

Почти дошёл до мельницы, но здесь сломалась палка. Он рухнул и опять потерял сознание. Очнулся и начал карабкаться по трещащим ступеням. Наконец, долез и толкнул дверь. Вполз в темноту помещения, и дальше — опять мрак.

* * *

Когда открыл глаза, не понял, что видит. Во тьме плавало множество зелёных точек. Что за чертовщина?! Неужели от слабости заискрило в глазах? Одна пара точек начала приближаться, и он ахнул: «Кошары! Да откуда же их столько? Верно, со сгоревшего села сюда собрались».

Калинцеву стало не по себе. Вроде бы, чего бояться кошачьего кубла? А ну кинуться скопом? Сожрут ещё. М-да-а… Ноздри раздражал отвратительный запах мочи хвостатых постояльцев.

Да делать нечего. Иван забился в угол. Придётся терпеть такое соседство ради спасительной крыши. Пусть даже сквозь её щели мерцают звёзды. Тучи убежали, лунный свет заливал внутри мельницу мертвенной голубизной. Неожиданно из темноты вынырнул чёрный, гладкошёрстый котяра. Животинка была ну очень крупная. «Тебя только не хватало!». От его немигающего взгляда стало не по себе. Мистика, да и только! Иван постарался придать голосу мягкость:

— Иди-ка сюда, кыс-кыс.

Домашняя зверюга одобрительно мявкнула. Значит, признала за своего. Кот подошёл, обнюхал Ивана и потёрся о кожаную куртку.

— Что, бедолага, тяжко? — прохрипел Калинцев. — Небось, за главного в вашей роте?

Он погладил кота. И тот в ответ начал ластиться, потом прилёг рядом. За ним появились ещё несколько кошек, что посмелее. Они тоже пристроились вкруг человека. Через несколько минут Иван так пригрелся, что провалился в пушистое забытье.

Истекло несколько суток. Калинцев то приходил в сознание, то терялся в полубреду. Возле мельницы он нашёл плошку с дождевой водой, и потому жажда мучила не шибко. Зато есть хотелось невыносимо. Точнее, жрать! Всё больше и больше. Однако не меньше донимала больная нога. Голень посинела и горела огнём. Нечем было перевязать рану, откуда сочилась кровь. И он оторвал полоску гимнастёрки снизу. «Неужели гангрена? — мучила мысль. — Если что, придётся застрелиться».

У него не оставалось сил даже уползти отсюда. Лишь милые, рыжие, белые и серые создания поддерживали в лётчике последнюю искорку жизни. Они тоже привыкли к нему. И, наверное, человек для них тоже оставался единственной надеждой. Или единственной памятью о хорошем прошлом. А чёрный котяра вообще не отходил от Ивана.

* * *

Когда Калинцев в очередной раз очнулся, услышал голоса. Может быть, люди возвращаются на пепелище? Уже вознамерился закричать, как внутреннее чутьё остановило. Иван прильнул к щели меж досок и похолодел: «Фашисты…». Они приближались к мельнице. Впереди топал сапожищами, будто проверял землю на прочность, рослый и тучный фельдфебель. Иван даже успел его рассмотреть. На каске немца какой-то значок сбоку, справа на мундире нашивка: орёл, держащий свастику. На груди слева поблёскивали два креста. Ишь, ты! Заслуженный каратель.

Немцы явно искали место для ночлега. Калинцев расстегнул кобуру, вытащил пистолет, и спрятался за дальнюю балку. Ну, вот и всё…

Фельдфебель поправил ремень и вступил на скрипучие доски. Они застонали под его тяжестью. Одна, другая… Пудовым кулаком фашист ударил в дверь, и она распахнулась. Шагнул в воняющее кошками помещение. И вдруг со всех сторон раздались дикие вопли. Они не только оглушили фельдфебеля, но и заставили попятиться. Кошачье воинство взвыло, как по команде! Немец уже начал снимать с плеча «шмайсер», когда под его ногами возник чёрный кот. Шерсть на животинке вздыбилась, он выгнул спину и зашипел. Не ожидавший нападения гитлеровец охнул, отшатнулся и запнулся за жердину. Очередь из автомата пришлась в потолок.

— Teufel!1 — взвизгнул фельдфебель. — Donnerwetter!2

Он почти кубарем скатился по лестнице. Вскочил и дал вторую очередь по стене мельницы. Полетели щепки, и кошки завопили ещё громче. Солдаты вытаращили зенки, кое-кто, отвернувшись, ухмыльнулся. Однако стояли в нерешительности, ожидая команды.

Фельдфебель перекрестился и что-то заорал на подчинённых. Калинцев лишь различил слово «Feuer»3. Неужели подожгут мельницу? Нет, что-то у них не заладилось. Видимо, нечем карателям уже и подпалить — запасы кончились. Фельдфебель сплюнул с досады и злобно гаркнул. По брезгливой морде Иван понял, что у фашиста нет особого желания ночевать с кошками. Да и суеверен он наверняка.

Командир взвода обвёл взглядом окрестности. Увы, «благодаря» своим поганым делам, им негде теперь было остановиться. Фельдфебель указал пальцем на дорогу, и каратели гуськом ретировались. Тявкнул напоследок:

— Schwamm drüber!..4

У Калинцева отлегло от сердца. Сглотнул пересохшим ртом. Однако поостерёгся выползти, чтобы промочить горло. Лишь вечером прокрался на улицу. Попил из плошки. «Завтра поползу, во что бы то ни стало, — решился он в отчаянье. — Иначе сдохну вместе с кошками». И впал в полузабытье-полудрёму.

* * *