Война

Но всё повернулось иначе.

* * *

Было раннее утро. Большинство ещё спало. Стояла относительная тишина. Лишь севернее — в трёх десятках километрах, в центре Сталинграда — не прекращалась канонада. Там наши парни едва держались на берегу, и это обстоятельство заставляло нас невольно сжимать кулаки.

От Ергенинской возвышенности послышался гул. Он нарастал. По характерному звуку я знал: летят бомбить «мессершмитты». Аккуратные, но подлые фашисты уже позавтракали и отправились убивать. Нас убивать. Или кого-то ещё. Пока было непонятно. Ведь рядом на Волге имелась крупная переправа, через которую направлялись сюда всё новые части Красной армии.

Завывание «мессеров» начало нарастать: они упали в пике. И оставалось лишь ждать, кого настигнет смерть. Я затих, как и другие. В ту же минуту послышались торопливые шаги по дощатому полу. Их я мог отличить от тысячи подобных. Это шла Наденька.

Звук пикирующего бомбардировщика заглушил всё: стервятник был уже близок. Раздался взрыв. Тотчас зазвенели разбитые стёкла. В окно полетели осколки и комья земли. Наденька взмахнула по-детски руками и стала оседать. Забыв себя, я рванул с кровати.

Где-то дальше раздались ещё взрывы. А я уже кричал:

— Доктора! Скорее!..

Увидев упавшую медсестру, закричали остальные:

— Скорее санитаров! «Сестричку» ранило!

Я подбежал первым к Наденьке и не отходил до тех пор, пока не появились санитары. Осколок ужалил девушку в живот, на её белом халате растекалось кровавое пятно.

Все были очень взволнованы происшествием. В курилке только и обсуждали:

— Бедная девчонка. Угораздило же! Нас никого не задело, а ей досталось…

К обеду по коридору проходил главный хирург. К нему сразу подступили:

— Что с «сестричкой»?

— Товарищи, мы сделали всё от нас зависящее, — ответил он устало. — Операция прошла успешно. Она будет жить.

Лишь тогда все успокоились.

* * *

Минуло четыре дня. Артиллерийские залпы доносились уже ближе. Две наши армии с трудом сдерживали напирающего противника в районе Тингуты.

С утра был обход. Когда главврач зашёл в палату, мы опять поинтересовались:

— Как наша «сестрёнка»?

— Идёт на поправку. Потеряла много крови, придётся отправлять в тыл. Кстати, попросила разрешения попрощаться с вашей палатой. После обеда зайдёт, а то ночью отправим на переправу.

Что тут началось! Все кинулись наводить порядок: подметали полы, убрали с тумбочек лишнее, поправили кровати. Я взялся бриться, моему примеру последовали остальные.

Цветы… Где их взять?! Нарвали невдалеке ромашек и цикория.

Тут меня стукнуло! В конце коридора была подсобка. Среди швабр, вёдер, лопат стоял и красный флаг. Его вывешивали в школе в праздники, но во время авианалётов полотнище разорвало в клочья.

Я оторвал кусок от флага — пусть простят меня товарищи за кощунство! — и принялся мастерить задуманное. Вспомнил, как до войны моя младшая сестра занималась детским рукоделием. Несомненно, так же должно получиться у меня.

* * *

И вот настала эта дорогая, хотя и грустная минута. По коридору раздались знакомые шаги, мы все затаили дыхание. На пороге появилась она: бледная и похудевшая, в той же белоснежной косынке. С той же несказанно привлекательной улыбкой.

— Здравствуйте, дорогие мои, — сказала Надежда.

— Сестра Улыбка, милая ты наша! — закричали раненые.

Все пытались дотронуться до неё, пожать руку. А она просто сидела на табуретке и тихо плакала. Мы стали её успокаивать, и тогда она вновь рассмеялась. Её улыбка вмиг озарила нашу палату, мужики заржали конями:

— Наконец-то, солнышко наше выглянуло! Не робей, всё будет хорошо.

Я проникновенно сказал:

— Закрой глаза, после открой.

Она послушалась. Когда открыла глаза, в них отразилось изумление:

— Ой! Это мне?

Я преподнёс ей розу из клочка красной ткани. Не спорю, я старался, и она выглядела точно живая…

Заглянул старший санитар:

— Пора ехать.

Надежда поднялась, вслед ей потянулись десяток рук. Девушка сказала:

— Большое спасибо вам, товарищи.

Мне показалось, что она быстро глянула на меня. Я глупо улыбался, ибо в моей душе царил полный сумбур: радость, гордость, нежность, отчаяние.

Я вышел проводить Наденьку. Помог подняться в «полуторку». Там же разместились больные и тяжелораненые. Моя «сестричка» села с краю, я стоял вплотную у машины, глядя вверх, прямо в её небесные глаза.

Вдруг она наклонилась и порывисто поцеловала меня в щёку. Машина тронулась, а я остался стоять ошеломлённый.

Наденька крикнула:

— Спасибо вам тоже, товарищ Новосельцев, за розу.

Я не мог поверить в происходящее: она уезжает, а я, как дурак, ничего не могу изменить. Она же не зря пришла в нашу палату! Нет, я должен найти её.

* * *

…Мысль — самая быстрая вещь на свете. Мои воспоминания уместились в несколько секунд. Я выпил стакан водки и сидел оглушённый. Зачем всё вспоминать, когда ничего не сбылось? Для меня в ту ночь случилось самое ужасное.

Катер уже преодолел половину Волги. Ночь стояла безлунная. И это внушало надежду, что всё обойдётся.

Но диверсанты не дремали. Их сбрасывали с самолётов на левобережье не просто так.