Война Алой и Белой розы

Фрэнсис промолчал. Внезапно он поднял голову, прислушиваясь к чему-то: наверху негромко хлопнула дверь. Подождав немного, он подошёл к порогу гостиной и посмотрел на лестницу.

— Тэлбот!

Сначала никто не откликнулся, потом на лестнице послышались шаги. Фрэнсис подождал немного и вернулся к туалетному столику, поглядывая на дверь. Через минуту вошёл Хамфри. Едва переступив порог, он остановился, глядя то на Филиппа, то на Фрэнсиса. Хамфри совсем побледнел, у глаз и рта залегли глубокие морщины, каждый шаг давался ему с трудом. Тем не менее в его взгляде читался холодный вызов.

Ощущая это окончаниями своих обнажённых нервов, Филипп подумал, что напрасно Хамфри принял позу последних гладиаторов Древнего Рима. Фрэнсис, неторопливо разминая свечу на столике, внимательно смотрел на него. Казалось, он был совершенно спокоен, но Филипп видел его глаза. Словно случайно он подошёл к столику и взял оставленный там бокал с вином.

Помолчав немного, Фрэнсис заговорил:

— Входите же, Хамфри, что вы там болтаетесь у входа? Вы прямо как невеста, что не решается переступить порог брачной комнаты. Я ведь обещал, что мы с вами потолкуем. Только не надо перекрикиваться через всю комнату.

Хамфри подозрительно посмотрел на Фрэнсиса и не тронулся с места. Меча у него не было, но левая рука непроизвольно тянулась к левому боку, где висел забранный в ножны короткий кинжал. Натолкнувшись на насмешливый взгляд, он остановился, так и не добравшись до цели.

— Я бы на вашем месте поостерёгся, мой рыцарь. Вы попали в невыгодное положение: одна здоровая рука против двух моих, и нет более дамы, что могла бы стать вам защитой.

— Оставьте мою кузину в покое, Ловел, — едва слышно проговорил Хамфри. — Отныне и навсегда вам не должно быть до неё никакого дела.

— В самом деле? — Фрэнсис сдвинул брови. — Что же, может, и так, но вам-то какой от этого прок? Через день-другой, полагаю, вам будет до неё ещё меньше дела, чем мне.

— О чём это, дьявол вас подери, вы толкуете? — Но в голосе Хамфри было больше растерянности, чем злости. Бледное, особенно по сравнению с огненно-рыжими волосами, лицо его выдавало бесконечную усталость и лихорадочную работу мысли. Неприятно улыбаясь, Фрэнсис заметил:

— Ну и тугодум же вы. Вы что же, забыли, на чьей стороне были в Тьюксбери? Это называется предательством, дурачок, а за предательство надо платить. — Хамфри открыл было рот, но так и не произнёс ни слова. Фрэнсис дал ему немного времени, чтобы оценить ситуацию, и пояснил: — Вы никогда не сидели в тюрьме, Тэлбот? — Не дожидаясь ответа, Фрэнсис продолжал: — Ну да ничего страшного. Можете расспросить Гарри Перси, если найдёте его, что маловероятно. Он едва ноги унёс от Нортумберленда — поди поймай его теперь. А жаль — Перси бы немало интересного мог вам рассказать — как-никак провёл после Таутона девять лет в тюрьме и вышел только потому, что на севере уж слишком большой шум подняли. О вас-то вряд ли будут так хлопотать, Тэлбот. — Фрэнсис умолк, улыбаясь сам себе. — Забавно, знаете ли. Как подумаешь, скольких людей помиловали, так вас прямо-таки жалко становится. Видите ли, вы чересчур богаты, а отец ваш был чересчур ланкастерцем, чтобы король и на вас распространил амнистию.

Он прошёл вдоль стола, налил в бокал вина и поднёс к губам, затем стал смотреть на Тэлбота сквозь стекло. Рядом стоял подсвечник, в глазах Фрэнсиса заплясали искорки от пламени.

— Довольно, Фрэнсис, — спокойно сказал Филипп. — Своё вы получили — и хватит.

— Одну минуту, кузен, я ещё не закончил. К тому же ему самому интересно, разве не видно? — Фрэнсис отхлебнул вина, поставил бокал на стол и продолжал, тщательно подбирая слова: — Конечно, Тауэру можно найти замену. Не думали об этом?

— Что вы имеете в виду? — Тэлбот сдвинул брови.

— Сейчас объясню. Раньше, чем завтра-послезавтра, вас здесь искать не будут. Если уедете сегодня же вечером, к четвергу достигнете побережья, а когда нападут на след, уже будете приближаться к Франции. — Фрэнсис со злорадным удовлетворением посмотрел на измученное лицо Тэлбота. — Такой вот выбор, Хамфри. Согласен, не слишком приятный; После стольких лет безмятежной жизни придётся просить кусок хлеба. Тауэр, может, даже чем-то лучше, по крайней мере, там вы не будете голодать; правда, через несколько лет покажется, наверное, тесновато. Так или иначе, решать вам. По мне — что гнить в Тауэре, что голодать во Франции — всё одно. Я, во всяком случае, думая о вас, буду спать спокойно.

Облизав внезапно пересохшие губы, Тэлбот проговорил без всякого выражения:

— Это уж точно. Как ни повернись, земли моего отца теперь ваши.

Фрэнсис пристально посмотрел на него и, помолчав немного, заговорил почти шёпотом:

— Этого, на вашем месте, я бы не повторял.

Натянутый как струна, чуть не до крови впиваясь ногтями одной руки в ладонь другой, Тэлбот смело встретил взгляд Фрэнсиса: