Настала зима. Как известно, зимой многие немцы замерзают по вине природы. Под Сталинградом фрицы стали замерзать сознательно — по своей вине. Из осажденного лагеря вывозили раненых, и фрицы, замерзая, надеялись на спасение. 4 января генерал Иенеке, командующий 371-й пехотной дивизией, подписал следующий приказ: «Обмораживания второй и третьей степени увеличиваются с угрожающей быстротой. Во многих случаях установлено, что они связаны с умышленным самоувечением. В нашем положении долгом каждого солдата является защита себя не только от русских, но и от холода, поскольку это хотя бы в малейшей степени зависит от него… В дальнейшем обмораживание второй степени и легкие случаи обмораживания третьей степени должны подвергаться лечению в частях. Прием в госпитали и эвакуация из крепости будут производиться исключительно по заключению армейского врача. Во всех случаях обмораживания нужно тщательно выяснить, не надлежит ли предать обмороженного суду… Мне доподлинно известно, что из боевого состава выбывает от 20 до 30 процентов солдат в результате обморожения. Мы находимся в окружении, и естественно, что командование не может нас снабдить теплым обмундированием и строительным материалом. Настоящий приказ довести до сведения, а потом уничтожить». Приказ генерала Иенеке был обнаружен на замерзшем немце. Мы предоставляем генералу судить, случайно ли замерз этот фриц или предумышленно.
Все туже становится немцам с транспортными самолетами. 28 декабря летчик обер-фельдфебель Оскар Пауст еще пьянствовал в монмартрском кабачке. У него была тихая профессия: он возил немецких офицеров из Берлина в Париж и назад. Вдруг бедного Оскара отправили в Сальск. Вечером обер-лейтенант Дитморск сказал ему: «Вы сейчас полетите в окруженную группировку с хлебом». Напрасно Оскар Пауст докладывал, что он не привык к таким полетам, ему говорили: «Скорее!» Что же, он привез хлеб, но не фрицам, а русским: он сделал вынужденную посадку.
Немцы отощали. Недавно из окруженной территории выбралась колхозница Евдокия Сучкова. Она рассказывает: «Немцы мою кошку съели». Фрицы больше не прислушиваются к гудению самолетов. Их интересует мяукание. Сверхчеловеки, мечтавшие о завоевании Европы, перешли на кошатину.
Пленный Бернгард Шульце говорит: «Ефрейтор Альбрехт был силачом, а теперь он не может поднять винтовку…»
Голодных фрицев пожирают голодные вши. Конрад Лассан объявляет: «В последний раз я был в бане в Данциге…»
Части Красной Армии не дают окруженным покоя. Они врезаются в лагерь осажденных. Они сжимают кольцо. Идет облава на немецкого волка.
«Мы бы капитулировали, но нам не позволяют», — говорят солдаты. Окруженная под Сталинградом немецкая группировка — это как бы макет гитлеровской Германии. Германия тоже не сдается: она отвыкла от мыслей и привыкла к тупому повиновению. Ее нужно окружить, а окружив, взять. Ее можно взять не посулами, но оружием, и только оружием.
Немцы в окружении остаются немцами. Они заставляют умирающих военнопленных подносить на передний край боеприпасы. Они выгнали из хат русских женщин и детей. «Нас ненавидят за то, что мы родились немцами», — пишет лейтенант Курт Гофман. Нет, мы их ненавидим за то, что они сделали. Есть русская поговорка: «Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что он овцу съел».
Десятки тысяч немцев еще сопротивляются в Сталинграде. Гитлер обрек их на верную смерть. Гибель этих людей поучительна. Они умирают далеко от своей родины. Они пришли к Сталинграду как завоеватели, как грабители, как палачи. Они все уничтожали на своем пути. Им казалось, что они подошли к торжеству. Им казалось, что в их жадных руках богатства мира. Теперь они охотятся за кошками и мечтают о воронах. Но уже ничто не спасет ни окруженную армию, ни Гитлера. Слишком долго волки рыскали по вашей земле. Слишком много горя изведал наш народ. Теперь началась облава.
Путь свободен
Прошлой осенью немецкая газета «Берлинер берзенцейтунг» писала: «Мы возьмем Петербург, как мы взяли Париж». Немецкие колбасники самообольщались. Разве они взяли Париж? Они вошли в Париж, как входит приезжий в гостиницу: предатели распахнули перед ними двери. Немецкие колбасники ошиблись: Ленинград не гостиница для фрицев. Обер-лейтенанты тогда гадали, где они разместятся. Одни говорили: в Зимнем дворце, другие: в «Астории». Их разместили в земле.
Ленинград больше чем город: это гордость России. В нем дерево стало гранитом. В нем Русь стала Россией. Я не знаю другого столь прекрасного города. Только великий народ мог его создать. Все в нем едино — камень и вода, туманы и метели, поэзия и труд. Есть ли на свете человек, который не слыхал о Невском проспекте? Как огромный корабль, который пересекает ночь, вошел Ленинград в историю. Понимали ли презренные эсэсовцы, на что они посягнули?