Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.

Остатки двадцати двух вражеских дивизий агонизируют под Сталинградом. Немцы пришли к Волге, соблазненные рассказами о поживе. Им грезились соболя, сказочные колосья, огромные осетры, молочные реки и кисельные берега. Они долго шли. Они пришли к смерти.

В конце ноября немецкое командование еще скрывало от своих солдат катастрофу. Отпускники еще уезжали в Германию. Отъехав на двадцать километров, они возвращались и, перепуганные, бубнили: «Мы с передовой попали на передовую».

Генерал-лейтенант фон Габленц писал своей супруге: «Дорогая Вита! Как всегда, когда я задумываюсь, я больше всего вспоминаю тебя. Мы переживаем здесь большой кризис, и, как всегда, неизвестно, чем это кончится. Положение в общем и целом настолько критическое, что, по моему скромному разумению, дело похоже на то, что было год тому назад под Москвой».

Фон Габленц не делился с фрицами своими опасениями: фрицы не Вита. О происшедшем солдаты узнали по супу. Когда фриц услышал зловоние, шедшее от миски, он взволнованно залопотал: «Что это?» Офицеры объяснили: «Конина». Но солдат Бернгард Шульцо ответил: «Во-первых, это не конина, а собака. Конину едят господа офицеры. Во-вторых, теперь все ясно — мы попали в котел…»

Германское командование возлагало надежды на транспортную авиацию. На аэродроме в Морозовском находилось свыше двухсот «Ю-52». Они подбрасывали осажденным боеприпасы и горючее. На аэродроме в Тацинской находились самолеты для перевозки продовольствия. Каждая машина брала две тонны хлеба. Немецкие летчики уютно расположились в Тацинской. Пленный летчик Пауль Шен, облизываясь, вспоминает: «Мы пили водку, играли в карты. Командование открыло в Тацинской публичный дом с пятнадцатью девушками…» Потом его голос становится грустным: «Но каждый день мы недосчитывались многих. Ваши истребители и ваши зенитчики работали великолепно. Мы боялись вылетать. Один летчик кричал, что у него болят зубы, и он не может лететь. Но зубы у него не болели. У него болело сердце, — и он предчувствовал, что его собьют…» Каждый день падали, как камни, десятки «Ю-52». Все тоньше и тоньше становились ломтики хлеба, выдаваемые фрицам. Потом части Красной Армии захватили аэродромы в Морозовском и в Тацинской.

Немецкие генералы поддерживали своих подчиненных рассказами о дивизиях, которые фюрер послал на выручку окруженных… В начале декабря генерал фон Паулюс объявил, что семь немецких дивизий движутся от Котельникова на Сталинград. Фрицы ждали и не дождались. Тогда командование заявило, что окружение будет прорвано не позднее 22 декабря: «К нам едет танковая армия генерала Гоодта. Рождество мы будем справлять с ними». Но вот подошло 23 декабря, фон Паулюс объявил, что генерал Гоодт не пришел и не придет: фюрер направил генерала Гоодта на Средний Дон, где русским удалось прорвать фронт. Генерал фон Паулюс пояснил, что ждать придется долго — может быть, два месяца, может быть, и три.

Настал сочельник. Нельзя сказать, чтобы он был для окруженных веселым. Правда, по случаю праздника каждый фриц получил вместо ста — триста граммов хлеба. Но вместо подарков командир 230-го полка 76-й пехотной дивизии, подполковник Гайнце, преподнес фрицам рождественский приказ. Подполковник сообщал, что с каждым днем увеличивается число перебежчиков. Подполковник грозил суровыми карами. Сглотнув праздничные триста граммов хлеба, фрицы слушали и вздыхали. Может быть, они вспоминали недавнее прошлое? Фрицы 71-й дивизии пожаловали к Сталинграду из Реймса, Еще весной они лакали шампанское. Фрицы 371-й дивизии приехали из Безансона. Эти могли вспоминать монбельярскую колбасу.

Шли дни. Шли недели. Немцев гнали от Среднего Дона к Северному Донцу, от Котельникова к Сальской степи. Хотя среди окруженных было чрезвычайно мало румын, чванливые немцы хотели взвалить вину на своих «союзников». Лейтенант Курт Гофман писал в дневнике: «Румыны бегут без оглядки. Их офицеры своевременно смылись под предлогом совещания. Они попрошайничают. И с таким сбродом мы должны победить!» Румыны из 1-й кавалерийской дивизии бродили, как беспризорные.

Немцы сожрали румынских коней, а румынских конников загнали в немецкие пехотные полки. Но от этого дела фон Паулюса не улучшились.