Война Авроры

Аврора сидит на привычном месте в саду, опираясь спиной о ствол дерева, поджав колени к груди, пытаясь не замечать взглядов, направленных в ее сторону, и готовится к работе по химии, запоминает валентности, процесс протекания реакций и прочую чепуху, когда кто-то подсаживается к ней.

– Привет.

– Привет, – немного облегченно улыбается Аврора. Она ему рада.

– Можешь поговорить со мной? – Марк, славный и преданный, внимательно смотрит в лицо.

– Конечно, – Аврора тут же откладывает книгу и садится, спустив одну ногу вниз, а вторую стопу подложив под бедро. – Что-то случилось?

– Ты меня спрашиваешь? – он поднимает вверх бровь, его излюбленный жест. – Ты бунтуешь против «Метки» ради перебежчицы. Что с тобой случилось?

Аврора опускает голову и гладит обложку старого учебника. Она-то надеялась, что тема беседы будет другой.

– Считаешь, я не права?

– Не ради перебежчицы, Рор! Геройствуй, если так хочется, но ради кого-то стоящего.

– Она человек, Марк, – Аврора отрывает взгляд от корешка книги и глядит ему в глаза. – Такой же как я, как ты. Почему бы не ради нее?

– Думаешь, спасла?

– Нет, не думаю. Но теперь меченные знают…

– Рор, тебя растопчут, – Марк хватает ее за руки, сжимая запястья. – Я тебя очень прошу, одумайся, это ведь не ты. Ты не такая.

– Почем тебе знать какая я теперь?

– Потому что ты это ты. А я это я. Не притворяйся, что мы чужие. И если кто-то во всем этом мире и знает тебя, то явно не «Метка». Если это то, чего ты хотела добиться, то я не смогу тебя защищать.

– Мне не нужна защита, – Аврора выдергивает свои руки из его. – Я справлюсь сама.

– Рор, я пришел не ругаться. Я просто… боюсь за тебя, понимаешь. Ты хочешь, чтобы я сидел, сложа руки, и наблюдал как «Метка» изводит тебя? Как ты себе такое представляешь? – он поворачивает к себе ее лицо за подбородок. – Тогда ты просила не тревожить тебя. Просила не спрашивать причин. Просила оставить одну. Не проси бросить тебя в беде.

– Я не в беде. Можешь не бояться за меня. Это больше не твоя обязанность.

– У тебя… кто-то есть?

– Марк, я со всем справлюсь.

Аврора, напоследок, уходя, слегка гладит его плечо и успевает убрать руку раньше, чем Марк остановит.

– Книга, Рор, – окрикивает он, тряся учебником в воздухе, но Аврора даже не оборачивается. Слишком велик соблазн взвалить все на плечи Марка и снова спрятаться за чью-то спину. Она не дает себе слабины, а, чеканя шаг, торопится уйти по коридорам как можно дальше от двора. Оскар ловит ее на повороте и больно прижимает за плечи к стене. Если бы не Марк занимавший все мысли, она наверняка бы по-заячьи струхнула, но неожиданно для себя Аврора не замечает страха, выскочившего из ниоткуда, с силой отталкивает Оскара и почти выплевывает ему в опешившее лицо:

– Не тронь меня, меченный.

Говорит так громко, что слышно только ему и уходит легко и стремительно, ощущая небывалую силу. Не то, чтобы Аврора вдруг нашла в себе бесконечной прочности стержень, способный удержать ее спину прямой под любым грузом, нет, вовсе нет. Это руки наливаются холодной злостью, сжимаются в кулаки, и она готова поклясться, что смогла бы надавать Оскару оплеух и силком притащить к директору, спроси ее кто-нибудь еще о той ночи. Но никто не спрашивает.

Умница Аврора, вдруг решившая, что горячие порывы лучше холодных рассудительных мыслей, до закрытия сидит в библиотеке, делая задание по литературе для себя и Платона. Чуть позже он перепишет его своей рукой, и завтра очередное эссе окажется на столе преподавателя. В библиотеке положено говорить тихо, и Аврора не переносит на себя каждый шепот за спиной. Умница Аврора обычно чуткая и внимательная к миру, предпочитает кое-что не замечать.

Аврора умница и знает, когда нужно закрывать двери. Когда человек уходит. Или уходишь сама.

После отбоя, наблюдая, как Платон глотает ужин почти не жуя, Аврора кратко рассказывает о заданиях, усевшись на край кровати и подтянув одно колено к груди. Она не выдает ни слова о тревожности и разговорах в корпусе, допросах и «Черной метке». Большинство из этого Платон даже не знает. Может, догадывается, но ничего не говорит. Есть всего несколько вещей, которые они могут делать вместе. Например, переброситься парой слов об учебе и выхаживать больного недруга, пожалуй, можно и вопреки правилам, а вот вести душевные беседы нельзя. Кто знает, может завтра Платон выйдет за дверь и сдаст ее.

– Ты получила списки? – спрашивает он, откладывая ложку в сторону.

– Да, – немного растерянно кивает она. – Хочешь прочесть?

– Нет.

– А зачем?

Платон смотрит тяжелым, внимательным взглядом, и Авроре больно в груди. Она подскакивает с кровати, поправляет сбившееся одеяло, отбирает у Платона миску с остатками ужина, сует ему в руки эссе, закрывает окно, собирает посуду, делает тысячу ненужных движений, потому что глаза щиплет от слез. Платон, немного опешив, наблюдает за ней, он не слишком просвещен о нежных девичьих чувствах и тонких душах, чтобы понять, что не так.

– И… все нормально?

– Да. Да… Я зайду за работами утром.