Война Авроры

– Давай считать, что та Рор уехала с братом и сейчас где-то там. А я – Аврора, чужой и незнакомый тебе человек. Обещай, что не станешь ничего делать, что бы там ни было, обещай.

– Смеешься, что ли?

– Нет, – Аврора улыбается, касаясь губами его плеча, и тянется рукой за сигаретой. Просто дразнит, давняя игра. Он привычно ловит ее ладонь, переворачивает и целует.

– Хочешь, попрощаемся? – предлагает она, держа слезы глубоко внутри, не выпуская наружу. – По-настоящему, как положено. Только пообещай.

– Я тебя люблю.

– Считается, – произносит Аврора.

Он молчит, а она уходит, до последнего не вырывая ладонь из его руки. И Марк не оборачивается, дымит в окно, словно и вправду попрощались.

Вера Авроры в то, что так будет лучше для всех, скрашивает возникшее полное одиночество. Обрезав себе все пути к отступлению, она собирается следовать только одной дорогой. И отец бы хвалил ее, похлопывал по плечу, скупо улыбался от гордости, будь ему известно, как отчаянно Аврора может следовать за идеей. Брат, конечно же, отругал бы и запер в комнате, тут и спорить никто не станет. Она успокаивала себя этими мыслями последние несколько месяцев, но, распрощавшись с Марком, Аврора ясно почувствовала, что осталась одна. И дело было не в пугающей до озноба «Черной Метке», страх ей знаком и привычен, а в том, что раньше у нее были те, кто мог отогнать ужас. А сейчас нет. Один на один.

На сегодняшний день Аврора по-прежнему у всех на языке. Кто-то называет ее глупой, кто-то смелой, но все без исключения судачат о ней. Противостоять «Черной метке» уже давно никто не решался, тем более девчонка. Марк слышит много разговоров в курилке, в их штабе, но сам молчит. Он старается не смотреть на нее в коридорах и старается не упускать из вида. Чтобы она не задумала, одна не справится. У Марка десяток парней за плечом, почти армия, вместе они могли бы пойти против Оскара и сделать что-то стоящее. Конечно же, Оскар из «Метки», в этом Марк не сомневается ни секунды. А вот сколько еще таких же осмелевших беспредельщиков бродит в потемках по корпусу ему неведомо, и армия из мальчишек может легко стать кладбищем.

Он бы сразу же нашел Оскара и поговорил, будь в нем уверенность что этим не навредит Авроре. Поэтому он молчит и ничего не делает. Марк думает, что если пойдет к Оскару, тот, конечно же, ни в чем не сознается, а в том, что Аврора свято хранит тайну его имени, усомнится, и станет еще хуже. Вот и молчит, а все вокруг говорят о ней и «Черной метке». Он прикидывает, сможет ли уговорить ее признаться или хотя бы спрятаться, стать менее заметной, пока история не забудется, и понимает, что уже давно ничего не может ей навязать. Как там она сказала? Надо чтоб мы стали чужими? Марк считает что они уже. Он ее помнит, но не узнает. У него руки до сих пор не могут привыкнуть к тому, что никто не отбирает сигареты, а узнать в проходящей мимо, высоко вскинувшей голову и упрямо смотрящей вперед девушке, свою смешливую Рор не получается.

Она старательно делает вид, что не о ней шепчутся и надо признаться, Марк бы и не подумал, что Аврора плохо спит по ночам. А она плохо спит, плохо учится и постоянно одна. Привыкает к этому. Немного присматривает за Лилией, делает задания за Платона, из рук вон плохо, но делает, и часто думает о том, как было раньше. Аврора дико скучает по брату и волнуется за него. Ей нравится думать, что у них особая связь, как у близнецов, что она почувствует если будет нужна ему, если он пострадает, и неважно как далеко они друг от друга. Собственно именно эти мысли помогают держаться.

У Платона срастаются треснувшие ребра и сходят синяки. Он все больше просто валяется в кровати и мается бездельем, собирается вернуться к занятиям на следующей неделе и с завидным постоянством ожидает вечернего возвращения Авроры. С ней в квартире появляется и еда. С каждым днем Аврора приходит все позже, почти за полночь. Идет вторая неделя, как ее чествуют отчаянные южные, событие обрастает несуществующими подробностями и едва ли остался кто-то незнающий о ней, а Аврора мрачнеет лицом. Она молчаливо оставляет еду и тетради на тумбе Платона, занимается его плечом и заживающими ссадинами и даже не настаивает на проветривании прокуренной комнаты. Сигареты Платону она все-таки принесла.

– Поговори со мной, – просит он вдогонку, когда она в очередной раз разворачивается чтобы уйти. – А не то я совсем одичаю. Как там народ после твоего геройства?

– Твои или мои интересуют? – Аврора опирается плечом о шкаф, прислоняя висок к створке двери.

– В целом обстановка, – уклончиво отвечает он, припоминая, как болезненно реагирует она на дележку сторон.

– В целом…, – задумывается Аврора, подбирая верное словцо, – ммм… В целом все немного напряжены. Даже учителя.

– А как та девчонка?

– Лилия? Не знаю.

– Что ж ты не взяла ее под опеку?

– Она перебежчик, – это клеймо будто все объясняет. Кто коснется прокаженного?

– Везучая ты. В кои-то веки решила повоевать и ради предателя. – Платон, откинувшись на подушку, иронично улыбается.